Молоко волчицы
Шрифт:
– Есть закон: в зиму не выгонять, - сказал сапожник.
– Теперь законы новые!
– указал Глеб, но настаивать на выселении не стал.
Мыльный трест раскололся. В доме номер 87 по Старообрядской улице задымили две трубы мыльных крематориев. Вскоре малая фирма, Пигуновых, закрылась - кончились химикалии. Сапожник вновь кормился починкой обуви. Видя издали Машу, Глеб чувствовал некие угрызения совести, стыд победителя, силача, свернувшего шею малому ребенку. Но предаваться чувствам некогда. Он процветал, добывая на аэродроме использованную каустику и разыскивая падаль. А невест в станице много - что он, у бога теленка, что ли, съел,
– Свободная конкуренция - ничего не попишешь!
По вечерам при свете жирника монополист подолгу считает выручку. Купюры подносит близко к глазам, будто проверяя подпись имперского министра финансов. Ночи были бесовские. В боковое окно-фонарь заглядывала луна, свисающая над станицей, как раскаленная бомба на невидимом парашюте. Она золотила лысеющий череп Глеба, исторгала магнитным сиянием долгий собачий вой в переулках. Взять бы патент на всех станичных собак, хоть и жаль их, меньших братьев. Чудились трупные залежи, пласты янтарного мыла, холмы скрипучей соды, зеркальные витрины фирменного магазина, несгораемый, как в банке, сейф для валюты, уважение, почет, семья. Но махан дорожает, война пожирает скот, появились серьезные конкуренты - мыловары, которые уже дважды оставляли Глеба позади.
Снова посетили нерадостные мысли о давнем, так и не полученном долге. Он сильно приблизился к истине: голодный двадцать первый год, полмеры ячменя, а кому дал, не помнит. Получать ячмень через двадцать лет он не собирается, бог простит, важна правда, надо жить по справедливости, не хапая чужое. Вот и Афоня Мирный скончался тогда скоропалительно, и поговорить по душам о золотом, даренном Глебу кресте не удалось.
Много убытков потерпел он за жизнь. Разве что теперь поправит дела.
И опять думал о мыльном производстве. Ловить собак - снасти нужны.
Тут он услышал, что в совхозном поселке какой-то молодец отравил овец и свиней - можно купить замерзшую падаль. А разбогатев, он опять, как после нэпа, заберет Марию в дом.
НА ВЕРШИНЕ
Через двое суток коров пригнали к началу преисподней - к эльбрусским трущобам. Стадо росло, прибивались дичающие быки и коровы. Отступающие советские части переправили через перевал по канатно-ледовой дороге десятки тысяч ставропольского скота. Часть скота осталась по эту сторону. Этот скот хорошо маскировал колхозное племенное стадо - всюду следы копыт, в лесах бродячие коровы. Выстрелы ухали за перевалом. Людей не видно. Лагерь казаков расположился в лесистом ущелье, на высоте двух тысяч метров, где в гражданскую Спиридон не раз отсиживался со своей белой сотней. Под нависшей скалой огородили, коровам баз. Ночами волоком таскали на быках сено. Ветви, старые листья - тоже корм. Воды много. Себе отрыли землянку - и это дело знакомое. Бедовать зимой в горах - Спиридону не привыкать. Знает, как питаться морожеными дикими фруктами, а мяса у них навалом - и вялили, и коптили, и морозили. Иван сроду в степях да в горах с табунами. Митька здоров, хоть в плуг запрягай. Люба, Нюся, Крастерра казачки. Землянка делилась на три "квартиры" - в одной Дмитрий с женой, в другой командир с Любой, в третьей Крастерра. Иван постоянного пристанища не имел и больше коротал время с коровами и собаками-сторожами, которых держали на привязи.
То ли старость подходит, то ли мудрость созрела, только стал командир подолгу смотреть на белые утесы, поднятые в страшную синеву
Прибыло подкрепление - лесник Игнат Гетманцев. У него конь, немецкий карабин. В плотном мешке с черным орлом и свастикой - фляги с водкой, банки сгущенного молока, буханки немецкого консервированного хлеба с выдавленными цифрами "1936 г." - хорошо, продуманно готовились к войне старые зубры-фельдмаршалы. Игнат на трассе напал на машину, убил водителя - он копался в моторе, разбил приборы, проколол резину и ушел.
– Надо было поджечь!
– осудил Игната Спиридон.
– Я машин не знаю, где бензин, не найду.
Командир свысока посмотрел на станичника - сам он в своих походах изучил машину, а в городе Неаполе собственным автохозяйством владел.
Весело в тот день пылал камелек в землянке. Игнат рассказывал, как русский штык проломил череп немецкой армии на Волге - докатились слухи. А Спиридон запевал в честь прибывшего Игната:
Неугомонно ходит чаша,
И вплоть до утренней зари
Несется голос Толумбаша:
Ала-верды! Ала-верды!
Нам каждый гость дается богом,
Какой бы ни был он среды,
Хотя бы в рубище убогом
Ала-верды! Ала-верды!..
Ала-верды - готовься к бою,
Ала-верды - пробил уж час,
Кипит военною грозою
Войной встревоженный Кавказ...
Горные стрелки дивизии "Эдельвейс" не замедлили явиться. Советский бомбардировщик поднялся над вершиной Эльбруса и смел немецкий флаг. Немцы заметили это, и отряд матерых горных тигров пошел на штурм Эльбруса с новым флагом. Тигры шли близко от казачьего лагеря. Сколько командир сотни ни прикидывал, как перебить их из пулемета, ничего не получалось. Они шли врассыпную, прекрасно использовали каждую кочку для укрытия, их оружие сильнее казачьего. Приходилось довольствоваться ролью оленя, стремительно убегающего в чащу. Вскоре тигры прошли назад - установили флаг.
Иван поехал за сеном на коровах. Поднявшись выше леса, увидел всадников. На наблюдательной сосне сидел Митька, но он знаков не подавал, Иван спустился к базу, закрепил плетень-ворота и побежал в землянку.
Там шла азартная игра в очко. Спиридон проиграл Игнату свой паек водки и озверело играл на оружие. Выиграв нож, Игнат отказался играть на парабеллум Глухова - это не личное имущество, а государственное.
– Ставлю белую корову!
– кричал подвыпивший командир.
– Она не твоя, - спокойно парировал егерь.
– А чья?
– Колхоза имени Тельмана.
– Шкура!
– сокрушался тот от жестокости Игната.
Перед Игнатом горка выигранных вещей - часы, шапка, нож, фотографии немецких жен или сестер с дарственными надписями, где-то добытыми Спиридоном.
– Кто шкура?
– нахмурился лесник.
– Ты и есть. Играешь, как уркаган, мало тебя в тюрьмах держали. Забирай свое барахло да больше не садись со мной. Я ведь балуюсь только, зарок жене дал не играть, в леса через игру ушел, меня губила игра, я казенные деньги и награду проиграл, стреляться хотел...