Молот Люцифера
Шрифт:
Джеллисон находился в гостиной. Вид у него был неважный. И не придумать, во что тут Эл мог бы вмешаться, но выглядел босс усталым. Будто он работал больше, чем хватало сил — разумеется, именно так и было. Все работали слишком много. Но в Вашингтоне сенатор много работал, не давая передышки, целыми часами подряд — но никогда не выглядел так плохо.
— Все готово, — сказал Харди.
— Хорошо. Начинаем, — приказал Джеллисон.
Эл вышел из дома. Дождя не было. Все залито ярким солнечным светом. Иногда теперь, случалось, по два часа в день светило солнце. Воздух — чистый, прозрачный, и Харди мог разглядеть
Все вокруг походило на улей — такую бурную развили деятельность. Мужчины толкали перед собой тачки с навозом. Этот навоз закладывали в ямы, вырытые в каждой теплице. Перегнивая, он будет выделять тепло, поддерживая в теплицах нужную температуру — по крайней мере, на это надеялись. Кроме того, в теплицах будут спать люди, добавляя тепло своих тел к теплу, выделяемому перегнивающим навозом и сеном. Будет сделано все, чтобы вокруг всходов сохранялась достаточно теплая атмосфера. Сегодня в солнечный августовский день все эти заботы могли показаться нелепыми, но в воздухе уже чувствовался холодок, принесенный легкими ветрами с горных вершин.
Однако большая часть прилагаемых сейчас усилий окажется растраченной напрасно. Здесь, в этой долине еще не знают, что такое ураганы и торнадо, не умеют противостоять им. И как бы ни старались найти для теплиц такое место, где бы они были укрыты от сильных ветров, получая в то же время достаточно солнечного тепла и света, многие из них будут снесены ветром.
— Мы делаем все, что в наших силах, — пробормотал Харди. Всегда нужно сделать слишком много, и всегда выясняется, что что-то не предусмотрено, о чем не подумали — до тех пор, пока не оказывается, что время упущено уже. Но, может быть, и сделано и предусмотрено уже в сравнительно должной мере. Ждать осталось недолго, но люди надеются выжить.
— Выжить — это хорошее известие, — сказал сам себе Харди. — Теперь перейдем к плохим.
У крыльца толпились люди в отрепьях. Фермеры с прошениями. Беглецы, ухитрившиеся проникнуть в Твердыню и ходатайствующие о предоставлении им постоянного права жить здесь. Им удалось переговорить с Элом (или с Маурин, либо с Шарлоттой) и они получили разрешение встретиться с сенатором. Поодаль от просителей стояла другая группа людей. Вооруженные рабочие ранчо, охранявшие арестованных. Сегодня арестованных было только двое.
Эл Харди махнул рукой, показывая, что можно заходить. Люди расселись по стульям — на достаточно большом расстоянии от письменного стола сенатора. Свое оружие все оставили за пределами этой комнаты — все, кроме Эла Харди и ранчеро, которым Эл мог полностью доверять. Надо бы, полагал он, обыскивать всех, кто пришел на прием к сенатору — когда-нибудь он и начнет так
Когда все расселись, Эл прошел в гостиную. — Все в порядке, сказал он. И быстрыми шагами пошел к кухне.
Сегодня — сам Джордж Кристофер. На судах всегда присутствовал кто-нибудь из клана Кристоферов. Все прочие Кристоферы сразу заходили в библиотеку и занимали место, отведенное для представителей их семьи, вставали, когда входил сенатор. Все — только не Джордж. Джордж входил вместе с сенатором. Он вел себя не как полностью равный ему, но и не как те, кто вставал, когда сенатор входил в комнату…
Эл Харди не сказал Джорджу ни слова. В этом не было необходимости. Установился уже определенный ритуал. Вслед за Элом Джордж зашагал к библиотеке, его бычья шея полыхала красным огнем… ну, не совсем чтобы полыхала, допустил Эл, но она должна полыхать. Джордж подошел к сенатору и они вместе вслед за Элом вошли в комнату. Все встали. Элу не нужно было вслух раздавать указания — и это было ему приятно. Ему нравилось, когда все идет именно так, как должно идти — без помех, гладко и ровно, чтобы казалось, что он, Эл, вообще не принимает во всем этом никакого участия.
Эл прошел к своему письменному столу. На столе были разложены бумаги. Напротив стола Эла стоял пустой стул. Этот стул предназначался для мэра, но он на суды уже не приходит. «Этот фарс ему надоел», — подумал Эл. В то же время Харди не мог порицать мэра. Сперва судебные разбирательства происходили в зале Городского совета и у людей создавалось впечатление, что мэр и начальник полиции являются немаловажными персонами, но теперь сенатор решил не тратить понапрасну времени на поездки в город…
— Можно начинать, — разрешил Джеллисон.
Первое дело было легким. Дело о вознаграждении. Двое ребятишек Стретча Таллифсена придумали новую ловушку на крыс, в которую попались уже дюжины три этих маленьких грабителей плюс дюжина сусликов. Еженедельно лучшим охотникам на крыс выдавалась награда: леденцы. Последние леденцы в мире.
Харди проглядел свои бумаги. Сморщился. Следующее дело будет потруднее.
— Питер Бонар. Утаивание, — объявил он.
Бонар встал. Ему было около тридцати, может, чуть больше. Редкая светлая бородка. Взгляд Бонара был тусклый. От голода, вероятно.
— Утаивание? — спросил сенатор Джеллисон. — Утаивание чего?
— Он утаил многое, сенатор. Четыреста фунтов куриного корма. Двадцать бушелей посевного зерна. Электробатареи. Две обоймы винтовочных патронов. Вероятно, и еще что-то, но я не смог выяснить.
Джеллисон мрачно посмотрел на Бонара.
— Это правда? — спросил он.
Бонар ничего не ответил.
— Доказано, что он утаил? — спросил Джеллисон у Харди.
— Да, сэр.
— Как должен поступить суд? — Джеллисон смотрел прямо на Бонара. — Ну?