Молот Тора
Шрифт:
– Клюнут, – заверил Ведущий и, усмехнувшись, прибавил: – В отличие от тебя, допотопного мракобеса, лосось – рыба продвинутая, идет в ногу с прогрессом.
Мотор на катере был двухсотой четырехтактной Ямахой. Можно было разговаривать, не напрягая голоса.
Не клюнуло ни через четверть, ни через полчаса, хотя Трулль направлял лодку в самые, как он говорил, музыкальные места, где, по его расчетам, невозможно не быть лососю. Тем более что на его фирменном голландском эхолоте в этих местах под
– Что за чушь? – несколько раз вопросил Александр.
Первый раз на этот вопрос Петрович ответил:
– Рыбы – не люди. Им эти ваши ино… как они там?.. иновашки насильно не впаришь, если им они не по кайфу.
Второй раз Драйвер изрек:
– Они на тебя, Сань, по ходу, обиделись. Ты их «подонками» обозвал. А они в четверг на пяти метрах тусуются.
В третий раз объяснил:
– При таком тумане они вообще не берут.
Трулль оторвался от эхолота и огляделся. Туман, ранним утром покрывший озеро, теперь частью поднялся вверх и стал как бы облаками, слишком зелеными и прозрачными для облаков настоящих, а частью наполз на берег и там, типа, дымился – несколькими в разных местах будто разожженными кострами. Озеро же сверкало на солнце серо-синим цветом, холодным, почти металлическим.
– Туман давно ушел с озера, – возразил Ведущий.
– А ты надень очки – увидишь, – велел Петрович.
У Александра надо лбом были модные темные очки, душки которых крепились на висках. Трулль следовал моде и редко спускал очки на глаза.
Теперь он надел их на переносицу. И через короткое время очки запотели.
– Теперь понял, что мы в тумане? – спросил Драйвер и пояснил: – У нас иногда приходит такой туман. Мы его называем некюмет… Не знаю, как это будет по-русски.
Прошло еще с четверть часа.
Все это время сидевшие друг против друга Митя и Профессор не проронили ни слова. Митя лишь один раз закашлялся, но кашлял долго, надрывно, будто раздирая себе внутренности. Отодвинувшись от него на максимально возможное расстояние, Профессор лишь изредка приоткрывал глаза и снова их закрывал.
Один раз, открыв глаза, он уперся взглядом в спину Петровичу. И тот вдруг встрепенулся, развернулся на вращающемся рулевом кресле и игриво спросил:
– Как вчера, коньячку?
Профессор ему не ответил и вновь закрыл глаза.
Драйвер выждал и снова попробовал:
– Может, для разнообразия вискарем поправимся?
Сенявин открыл глаза, встал и ушел на нос лодки. Петровича он и взглядом не удостоил.
– Вы, это самое, зря обижаетесь! Я ведь от всей души! – крикнул ему вслед Драйвер.
Едва ли его Сенявин услышал.
Еще через полчаса Ведущий с Петровичем поменяли приманки на всех одиннадцати спиннингах. Сверившись с макбуком, Трулль велел Драйверу держать курс на десять часов – так он выразился. А сам перешел на нос катера и сел на скамью напротив Профессора.
– Вы позволите?
Сенявин лишь коротко покосился на него и стал смотреть в сторону берега,
– Если я вам помешал, я тут же уйду, – прибавил Александр.
Профессор слегка покачал головой и стал оглаживать бороду.
Помолчали. И Трулль сказал:
– До сих пор нахожусь под впечатлением от ваших лекций.
Сенявин отвернулся от берега и стал разглаживать черные усы, глядя на нос лодки.
– Лекции замечательные! – радостно воскликнул Александр и просиял улыбкой.
Профессор наконец обернулся к Ведущему и произнес:
– Издеваетесь?
– Подлизываюсь, – мгновенно отреагировал Трулль и подумал: «Стало клевать».
– А чем сегодня порадуете? – затем спросил Александр.
Сенявин посмотрел на него не то с укоризной, не то с удивлением.
«Теперь надо аккуратно подсечь и осторожно вываживать», – подумал Ведущий.
– Понял вас, – кивнул Саша, встал и ушел с носовой части.
Но через минуту вернулся, принеся две откупоренные пивные бутылки. Одну из них протянул Профессору. Тот брезгливо поморщился и отвернулся. Трулль же уселся рядом с Сенявиным и принялся прихлебывать из одной бутылки, другую держа в руке.
– И о чем пройдет речь?
Профессор нахмурился.
– Неужто все замечательные лекции вы вчера нам прочли и ничего новенького не осталось?
– Послушайте… молодой человек!.. – с досадой начал Сенявин. Но у Трулля в мыслях сверкнуло: «Не давай ему уйти в глубину! Держи на поверхности!» – и он радостно перебил:
– О засилье и произволе чиновников у нас часто и многие рассуждают. Но назвать это явление Гидрой! Эту Гидру описать! Сравнить наших чиновников с криминальной братвой и их правила поведения – с лагерным обиходом… Гениально, профессор!
– Да бросьте вы, – возразил Профессор, но хмуриться перестал.
– И пронзительно о пассивности нашего народа. О его, можно сказать, исторической надежде на Доброго барина, на Царя-батюшку… Зло, конечно, цинично. Но, черт побери, образно!
– Я ведь, если помните, предупредил, что намеренно буду зло говорить. Чтобы ярче была картина… – Сенявин чуть улыбнулся. А Трулль продолжал, сияя лицом:
– Особенно меня зацепили три исторических портрета, которые вы мастерски, не побоюсь этого слова, нарисовали, – Грозного, Петра и Сталина! Как они пытались вырваться из удушающих объятий нашей бюрократии и так далее, и так далее!.. Ни у кого из наших знаменитых историков я подобного не встречал. Не говоря уже о современных… якобы историков.
Последние два слова Трулль подчеркнул и с восхищением стал смотреть на Профессора. А тот будто смутился и стал оправдываться:
– Вы, конечно, несколько преувеличиваете… Но, видите ли, история аналитическая, к которой я себя отношу, – наука совсем молодая; она лишь немногим старше ядерной физики. Ее основателями я считаю прежде всего Тойнби и частично – Льва Гумилева… Потому, говорю, частично, что Лев Николаевич слишком увлекся солнечной активностью и сотворил кумира из своей…