Момент

Кеннеди Дуглас

— Ты прав, тысячу раз прав. Я веду себя нелепо.

— Нет, это всего лишь твоя реакция на бюрократию. Знаешь, как у любого после визита к стоматологу-мяснику, когда ему говорят, что нужно пломбировать еще один зуб.

— Спасибо тебе, — прошептала она, обнимая меня.

В тот день Петре нужно было вернуться на работу. Я заглянул в кафе «Стамбул» и обнаружил срочное сообщение от Павла. Я перезвонил ему. Он тут же снял трубку.

— Это «приятное срочно» или «плохое»? — спросил я.

— Катастрофа, — ответил он. — На самом деле у меня для тебя крайне заманчивое предложение, но я бы предпочел не обсуждать это по телефону. Я как раз

ищу предлог, чтобы выскочить из офиса и выпить пива, поскольку сегодня буду работать допоздна. Так что ты можешь стать моим предлогом. Знаешь кафе за углом? Сможешь там быть через сорок пять минут?

— Насколько заманчивое предложение?

— Очень престижное, и я снова не поскуплюсь. Все, через сорок пять минут жду тебя.

И он положил трубку.

Естественно, я был заинтригован. И естественно, в очередной раз поразился способности Павла делать вид, будто наши отношения всегда были верхом политкорректности.

Даже когда он свирепствовал, ему удавалось сохранять внешнюю невозмутимость. Вот и сегодня он не изменил своим привычкам. Короткое приветствие, заказ на два пива, и он сразу приступил к делу:

— То, что я собираюсь рассказать тебе, это сенсация. На прошлой неделе два ведущих восточногерманских танцора — Ганс и Хейди Брауны, они брат с сестрой, — сумели удрать из своего распрекрасного города, спрятавшись в вещевых мешках, которые были частью реквизита, привезенного в ГДР танцевальной труппой из Бундесрепублик. У директоров этой труппы были безупречные рекомендации, потому им и разрешили гастроли в «раю для рабочих». Однако, как выяснилось, один из этих директоров влюбился в Ганса. Кстати, Ганса уже давно прессовали за гомосексуализм… короче, теперь власти ГДР в ярости, как это брату и сестре удалось таким изощренным способом выбраться из страны. В этой истории еще и мощный гомосексуальный подтекст, который тоже заставляет морщиться гэдээровских остолопов. А Ганс Браун оказался коммуникабельным парнем, который просто любит потрепаться. Сейчас он здесь, в Западном Берлине, со своей сестрой. Он настоял, чтобы ее тоже пригласили на радио. С ними пока беседуют. Так вот, мы хотим, чтобы ты первый взял у них интервью. Это идея Велманна, поскольку твоя кандидатура идеально подходит: американец, свободно говоришь по-немецки, к тому же из Нью-Йорка и, надеюсь, дока в танцах.

— Я вырос на Баланчине и Нью-Йоркском городском балете.

— Мы так и думали. И это как раз то, что нужно, поскольку Гансу Брауну предложили место в City Ballet. Конечно, любовник Ганса мечтает заполучить его в свою труппу во Фрайбург. Но Нью-Йорк… разве от этого можно отказаться? Короче, ты сможешь прийти к нам завтра в пять? Мы договорились, что тебя доставят на машине в то засекреченное место, где их пока разместили. Ты возьмешь интервью, потом мы его обработаем и привезем тебе в воскресенье, чтобы ты смог внести нужные правки — я тоже со своей стороны подкорректирую — и сочинить вступление, которое мы запишем в понедельник утром. Так что уик-энд тебе предстоит напряженный. Но я заплачу полторы тысячи дойчемарок, если тебя это устроит.

— Более чем.

— Идея в том, чтобы предать огласке их дезертирство ровно через неделю и подпортить уик-энд пропагандистам из ГДР. Разумеется, об этом никому ни слова.

В тот вечер Петра вернулась домой ближе к девяти.

— Мерзкий Павел задержал меня с переводом, сказал, что это архисрочно, — объяснила она. — Потом меня вызвали к герру Велманну, спросили, смогу ли я сопровождать его в Гамбург в этот уик-энд. И все в последнюю минуту, но там какая-то конференция «Радио „Свобода“», а переводчица, которую он обычно приглашает

на такие мероприятия, фрау Гиттель, слегла с тяжелым гриппом. Ему нужен синхронист, который будет переводить его речь. И хотя в Гамбурге сказали, что могут кого-то предоставить, он очень щепетилен в таких вопросах. По мне, так его немецкий вполне приличный, но при том, что он может свободно изъясняться, произносить часовой доклад auf Deutsch наш шеф не решается. В общем, он очень просил, чтобы я сопровождала его. Поверь, мне совсем не хочется ехать.

— Тогда откажись. Все равно тебе скоро уходить с этой работы.

— Но я все-таки в долгу перед Велманном. Он всегда был очень добрым и порядочным по отношению ко мне.

— Тогда надо ехать. Кстати, как выяснилось, мне предстоит напряженная работа в эти выходные. Ты когда-нибудь слышала о Гансе и Хейди Браунах?

— Это из балета?

— Ты их знаешь?

— В ГДР их все знают. Это брат и сестра, они звезды Берлинского государственного балета. Они что, сбежали?

— Несколько дней назад.

— Но я ничего не читала и не слышала про это.

— Полагаю, их тоже тщательно допрашивают, как и тебя когда-то. Местные власти не хотят разглашать факт их бегства, пока они сами не будут готовы предать это огласке, что произойдет только в конце следующей недели. Угадай, кому поручили взять у них первое интервью?

И я рассказал ей о том, как завтра вечером меня доставят на «конспиративную квартиру», а в выходные я буду работать над текстом интервью.

— Это тебе Павел поручил?

— Герр Велманн через Павла.

— Слушай, это же фантастическая сенсация. Ты говоришь, в воскресенье у тебя уже будет текст?

— Да.

— Интересно было бы почитать. И если не возражаешь, могу подсказать тебе несколько вопросов, которые ты, возможно, захочешь задать Гансу…

Петра продиктовала мне целый список тем, подсказав, что хорошо бы расспросить Браунов о так называемых спецлагерях, куда одаренных юных танцоров свозят лет с девяти и где из них лепят «настоящих артистов государственного балета». А еще, оказывается, в Восточном Берлине был гей-бар — Ганс Браун наверняка был там завсегдатаем, — и полиция частенько устраивала там облавы. Я только успевал записывать за ней, поражаясь тому, с какой горячностью она говорила о несправедливости жизни в своей стране.

— Жалко, что меня не будет дома в этот уик-энд, мне так хочется узнать все подробности, — сказала она.

— Ты получишь самый полный отчет в воскресенье вечером, я даже разрешу тебе посмотреть текст.

— Павел убьет тебя.

— Павел никогда не узнает.

— Это правда.

— Я буду скучать по тебе каждую минуту.

— И я буду здесь, снова в твоих объятиях, в воскресенье к вечеру.

Утром в день ее отъезда будильник прозвонил в восемь. Прежде чем я успел дотянуться до ненавистной кнопки, чтобы отключить сигнал, Петра уже завладела мной, и мы занялись любовью с такой страстью и отчаянием, словно нам предстояла разлука на долгие месяцы.

— Я не хочу уезжать, — сказала она потом.

— Тогда не уезжай. Ну что тебе грозит за это? В худшем случае — увольнение. Но поскольку ты и сама собиралась подавать заявление…

— Да, только потом, когда я окажусь в Штатах вместе с тобой и будущий работодатель попросит у Велманна рекомендацию, тот скажет, что я никуда не гожусь.

— Похоже, ты сама пытаешься убедить себя в том, что ехать нужно.

— Ты прав. Именно этим я и занимаюсь.

— Тогда осчастливь своего босса и поработай на него в Гамбурге. А потом возвращайся ко мне. Кстати, ты выяснила, где мы сможем расписаться на следующей неделе?