Монах: последний зиндзя

Ши Роберт

Удзи представляла собой широкую, серо-зеленого цвета реку с быстрым течением, протекающую по лесистым холмам. Простые усыпальницы синто и тщательно раскрашенные буддистские храмы растянулись по обоим берегам Удзи. Цоканье копыт по деревянному настилу моста сопровождало Ацуи и его эскорт. Мальчик направил свой взор вниз по течению, в направлении раскинувшегося лагеря Такаши.

Такаши расположили свой лагерь перед храмом Феникса. Самураи сидели на земле возле стреноженных лошадей, чиня свои доспехи и

полируя мечи. Многие из них узнали Ацуи и уважительно приветствовали его. Он всегда был любим в среде самураев.

Храм Феникса был аккуратно выстроенным зданием в китайском стиле. Углы его крыши загибались кверху. Когда-то это была загородная вилла дворянина, завещавшего ее церкви. Сейчас над ней развевался флаг с изображением Красного Дракона. Дядья Ацуи и другие должностные лица сидели в тени, на ступеньках у входа в зал. На пыльном дворе перед храмом одиноко стоял человек, привязанный к столбу. Его руки были связаны за спиной веревкой. Он был маленький и худощавый, в темном запыленном кимоно. Человек стоял склонив голову, опустив плечи.

Ацуи обошел вокруг пленника, чтобы внимательнее разглядеть его. Он сразу узнал этого человека, хотя его лицо и не было покрыто пудрой, а одежда была порвана. Этим пленником был бывший регент Фудзивара-но Мотофуза. Маленькие чёрные глаза смотрели на Ацуи спокойно и с любопытством. Несомненно, многие сегодня подходили к нему, чтобы внимательнее рассмотреть бывшего регента.

Ацуи не раз видел Мотофузу после его смещения. Фактически, Такаши продолжал укреплять правительство и отстранил его от регентства, заменив более молодым родственником, находящимся под сильным влиянием Согамори.

Теперь, когда Мотофуза и Ацуи пристально рассматривали друг друга, было бы невежливо и дальше хранить молчание. Ацуи низко поклонился:

– Примите мое уважение, господин Фудзивара-но Мотофуза. Я очень сожалею, что вижу вас в таком неудобном положении.

Мотофуза улыбнулся ему, показав почерневшие зубы:

– У вас изящные манеры, как у всех молодых Такаши.

Намёк на то, что прекрасных манер ещё недостаточно, был очевиден. Уязвлённый Ацуи решил напомнить об их прежних встречах:

– Я уверен, что вы не помните меня, мой господин. Я – Такаши-но Ацуи, сын Такаши-но Кийоси, внук Такаши-но Согамори. В Год Лошади ваш отряд встретился с другим отрядом, сопровождавшим нас с матерью.

Внезапно Ацуи понял, что он в течение нескольких лет далее не вспоминал о матери. Беспомощная тяга к ней, вдруг захлестнувшая его, была настолько болезненной, что он быстро прогнал мысль о ней. В последнее время Ацуи убеждал себя, что он лишился матери, но её лицо продолжало всплывать в его снах.

– О да! – сказал Мотофуза. – Вы, должно быть, сын Кийоси и той маленькой женщины из провинции, вышедшей замуж за князя Сасаки-но Хоригаву. Я предупреждал

Хоригаву, что он совершает ошибку, женившись на женщине ниже себя по происхождению. Вы извините меня за то, что я говорю об этом? Я не хочу ущемлять ваши чувства, юноша. Случай, о котором вы рассказываете, поставил меня в очень неудобное положение, если вы помните.

– Однако, несмотря на это, вы унижали нашу семью, мой господин! – сказал Ацуи.

– Вот в этом и заключается разница между нами, юноша. Семью воина можно унизить. А я могу подвергаться бесчисленным оскорблениям, могу даже быть умерщвлён, но останусь Фудзивара!

– Они собираются убить вас? – тяжело сглотнул Ацуи.

– Не стоит быть настолько шокированным, молодой господин Ацуи, вы – самурай. Самураи должны радоваться при виде крови. У вашего поколения Такаши до сих пор не было возможности увидеть крупное кровопролитие. Вместо этого вы пудрите лица, черните зубы, рисуете, пишете прекрасным слогом стихи, танцуете и играете на музыкальных инструментах. Однако сила Такаши основывается не на этих занятиях, а на воинской доблести. Вы, более молодые, кое-что потеряли из-за недостатка опыта кровопролитий. Но не стоит беспокоиться…

Его глаза потемнели.

– Вы станете свидетелями моря крови, пролитой в этой войне. Океанов крови! Я только сожалею, что, когда это произойдет, тот мир, который я знаю и люблю, отодвинется от меня на ещё более далекое расстояние, чем сейчас.

Он перешел на китайский язык:

– Но когда я бросаю взгляд в прошлое и, нахмурив брови, говорю о далеких событиях, я начинаю питать отвращение к жизни. Реки и холмы теперь скрывают воров и бандитов. На заброшенных полях растут ежевика и чертополох.

Мотофуза замолчал, глядя с болью на храм Феникса. Ацуи не смог удержаться от искушения продекламировать заключительные две строки из поэмы Лю Иня:

– «Наше наследство – бремя моральных обязательств. Но у нас нет правителя, который горюет над совершенным убийством».

– Спасибо, – Мотофуза с удовольствием улыбнулся. – У вас обширные познания в области литературы. Я не хотел декламировать завершающие строки, чтобы вы не подумали, что я намекаю на вашего деда.

Ацуи весь сжался.

– Я знаю, что говорят враги моего деда, но не считаю его правителем, поощряющим убийства. Мой дед предпочитает религию, доблесть и учение. Он ненавидит убийства! Он борется за мир!

Улыбка Мотофузы, казалось, говорила о том, что в действительности Ацуи не верил в собственные слова.

– Вы должны знать кое-что из истории империй, юноша. В течение сотен лет, со времен образования Хэйан Кё и до неспокойных дней последних двадцати пяти лет, империя жила в мире. Вы – самураи – не являетесь защитниками мира. Вы сами уничтожили его!