Монахи. О выборе и о свободе
Шрифт:
– Тяжеловато на каше или макаронах?
– Конечно. Я и сама в таких случаях не очень нормально себя чувствовала. Но все мы под Богом. Сегодня все есть, а завтра может и не быть.
Конечно, иногда хочется вкусненького. И если есть возможность, то стараемся приготовить красиво и вкусно.
– Что монахини любят, если не секрет?
– Что-нибудь сладенькое, шоколадку например.
– А бывает так, что сам себя пытаешься ограничить: дескать, хочу, но не буду?
– У каждого своя мера. Иногда лучше поесть,
– Вот вы говорили, что монастырский «прирост» за последние годы практически равен нулю. Как это можно объяснить?
– Мне кажется, что современным людям очень сложно остановиться, заглянуть в себя – такая вокруг атмосфера гонки, напряженности. В миру сегодня настолько противоположная монастырю жизнь (хотя и в монастыре жизнь далеко не такая, какой должна была быть и какой, возможно, она представляется), что людям очень сложно переключиться. Да и представление о монашестве совершенно нереальное. Какие-то фантазии. Что это что-то очень страшное или очень блаженное.
Некоторые люди звонят и спрашивают: «А можно просто войти в монастырь?» То есть считается, что это очень закрытая структура, куда вообще нельзя попасть. А если попал – то нельзя выйти.
Монастырь – это не страшное, но и совершенно не блаженное. Это реальная жизнь, хотя и особенная, но реальная, причем нелегкая.
Кроме того, перед тем как захотеть подвизаться в монастыре, следует пройти некую внутреннюю подготовку. Это движение начаться должно в миру. Надо не просто на службы ходить, а уметь работать над собой, хоть чуть-чуть. Монастырская жизнь ведь предъявляет определенные требования, ты сталкиваешься с такими вещами в себе, с которыми тебе приходится разбираться долго и трудно. Поэтому решиться поступить в обитель – это очень серьезный выбор.
– Бывает, человек и работает над собой, и в храм ходит… А какие-то мелкие противные вещи в себе ну никак не может изменить! Это даже может ввести в уныние. Были ли у вас такие внутренние препоны, трудности, что прямо не сдвинуться с них?
– Конечно. Таких препон может быть очень много. С некоторыми вещами в себе, даже которые ты понял (а есть много, которых ты не понял!), можно никогда и не справиться. Они у тебя уже давно, можно сказать, вросли в тебя. Их изживать надо! И я думаю, Господь понимание своего несовершенства дает для смирения. Может быть, если ты сильно преуспеешь в работе над собой, то и на других начнешь горделиво поглядывать: «Вот, я со своими недостатками справился, что ж они!» Все равно ведь «всяк человек ложь» (Пс. 115: 2). И даже святые, которых люди уже при жизни почитали как праведников, считали себя последними грешниками. Потому что видели Бога и видели свое несовершенство.
–А молиться сложно? Вычитывать длинные монашеские правила.
– Ну, во-первых, не такие уж длинные. Во-вторых, в храме на службе молиться не так уж сложно: ведь «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18: 20). А с другой стороны, вычитать как раз легко. А вот молиться – тяжело. Даже работать легче, чем молиться. Но если не будешь себя понуждать, если не будешь пытаться грести на бурной реке жизни – уплывешь
– Что происходит с насельницей, если она уходит из монастыря?
– Чем больше человек живет в монастыре (а особенно если он уходит, успев принять постриг), тем такой уход для него болезненней. Нам тоже всегда больно, когда кто-то уходит, ведь это член семьи. Может, даже ссорился с этим человеком или характер у него сложный. но чувство потери есть в любом случае. А для того, кто ушел. Наверняка сначала думает: «Все, ура, теперь я могу выспаться, никто меня не трогает и не заставляет ничего делать!» Но потом – я это по некоторым из ушедших знаю – наступает чувство утраты, причем очень серьезное. Даже если и появилась семья, дети – все равно.
В монастыре все-таки, хоть это и тяжелое служение, есть такое особенное счастье, по которому человек потом плачет – возможно, всю жизнь.
– А возвраты могут быть?
– Могут, но человеку тогда какой-то испытательный срок нужно назначать. Где-то может его и вовсе не примут, а где-то примут с покаянием. Ведь это внутренне очень серьезная ломка, как развод. Представьте мужа, который ушел, а потом вернулся. Все ли будет абсолютно гладко теперь?
– Матушка, а вот если монахиня не собирается уходить из монастыря, но вдруг она влюбилась. Что тогда делать?
– Терпеть, любить. Ведь у слова «любовь» очень много смыслов. Это может быть влюбленность, и с ней нужно побороться. А если это любовь в высоком своем проявлении, то ты не будешь стремиться, чтобы у вас «что-то там получилось», а будешь желать для этого человека спасения прежде всего. И тогда ты можешь его любить, даже если для этого потребуется никогда больше с ним не видеться. Любовь требует терпения и внутреннего знания, почему ты пришел в монастырь, почему ты здесь.
– А как бороться?
– Богу молиться, помощи просить. Просто терпеть.
– Матушка, неудобный вопрос: а как вообще это – знать, что ты никогда не родишь? Все же для женщины он очень важен.
– Материнство может проявляться не только вот так, напрямую. Может – в заботе о ближних, о сестрах, о детях, которые приходят в монастырь. У меня этот вопрос остро никогда не стоял – не знаю, может, у других по-другому.
– Но что было на другой чаше весов, когда вы собирались в монастырь? Вы же не знали тогда о том счастье, о котором сейчас говорите?
– Ну конечно, мне было страшно. Думала: а вдруг не справлюсь, не смогу, не получится. Но, с другой стороны, и надежда была. Вот вы сами говорили о призвании. Этот зов ощущаешь внутри. Знаете, я жила рядом с Иоанновским монастырем и иногда ходила туда на службы (когда работала медсестрой сутками и с утра было не успеть доехать до своего храма). И вот я видела сестер, их монашеские одежды. и у меня прямо под ложечкой сосало: хочу быть, как эти сестры.
Понятно, что тогдашнее представление о монастырях и сегодняшний опыт – совсем разные вещи. Тогда и книг не было, да и не прочитать об этом. Пока не поживешь сам – не узнаешь.