Монахини и солдаты
Шрифт:
— Скорее, скорее, скажите Графу!
— Где Граф? Новый Папа — поляк!
— Граф, Граф, послушайте, новый Папа…
— Ура! Новый Папа поляк!
— Как замечательно! Граф, слыхали?
— Да здравствует Граф, поздравим Графа!
— Тост за Графа!
— Только посмотрите на его лицо!
— Да здравствует Польша, да здравствует Граф!
— А ну-ка, трижды…
Ведь он отличный малый, ведь он отличный малый, ведь он отличный ма-а-лый, мы139
«Ведь он отличный малый»— После «С днем рожденья тебя!» вторая по популярности поздравительная песенка в Англии и Америке; поется на мотив известной французской «Мальбрук в поход собрался».
— Ты слышала, как они пели «Ведь он отличный малый»?
— Да, — сказала Анна. Спускаясь по лестнице, она слышала, как раздалась песенка.
— Питер просто обезумел от радости.
— Правда?
Они с Гертрудой завтракали в столовой на Ибери-стрит.
— Я теперь зову его Питером, — сказала Гертруда. — Стараюсь привыкнуть. И постепенно приучу к этому всех вас. Думаю, пора, чтобы он стал для нас Питером. Очень сомневаюсь, чтобы ему когда-нибудь нравилось, что его называют «Граф». Еще сыру?
— Спасибо, нет.
— Анна, ты ничего не ешь. Уверена, что мигрень прошла?
— Да, конечно.
— Манфред говорит, что у него есть какие-то чудо-таблетки.
— У меня тоже есть свои чудо-таблетки. Я в порядке. Спасибо за заботу.
— И у тебя еще не прошел ожог на руке.
— Нет, это уже другой.
— Надо беречься. И вообще ты нескладеха.
— Со мной все в порядке.
— Нет, если постоянно это повторяешь. Смешно, опять ходишь в том же сине-белом платье, в котором приехала из монастыря. Столько с тех пор всего произошло.
— Да.
— Как замечательно вышло с новым Папой. Я так довольна. Это хороший знак, дыхание надежды. Ты согласна?
— Согласна.
— Стэнли говорил… а, не важно, что он говорил. А Граф, его было просто не узнать. Я страшно рада, что мы услышали новость как раз в этот день на вечеринке.
— Да, приятно. Все поздравляли его.
— Как все хорошо, больше нечего желать. Боже, храни Питера, Боже, храни Польшу, Боже, храни Анну! Ну-ка, до дна!
— Я пью.
— Нет, не пьешь. И возьми еще сыру или вот яблочко — божественное.
— Спасибо, не хочу.
— Я должна тебе кое-что сказать относительно Графа, то есть Питера.
— И что же?
— Кстати, я очень признательна тебе за то, что ты заботилась о нем ради меня. Он говорит, ты уговаривала его не отчаиваться. Держала его за руку, как священник.
— Я не держала его за руку.
— Ну, фигурально выражаясь. Он невероятно благодарен за святое женское милосердие.
— Это было нетрудно.
— Мы оба невероятно благодарны. Мне следовало раньше сделать что-нибудь для него, только…
— Ты была слишком занята.
— Да, столько всего
— В семейный круг?
— Даже больше. Ты знаешь, ну, это не секрет, все знают, Гай знал, что Граф отчаянно влюблен в меня.
— Знаю, конечно.
— Нет, надо звать его Питер. Так вот, Питер был, да и сейчас отчаянно влюблен в меня. Но прежде мы никогда не говорили об этом, просто понимали это.
— Безусловно.
— И разумеется, когда я овдовела, как ему было не надеяться?
— Действительно, как?
— А потом был Тим.
— А потом Тима не было…
— Да. И я знаю, Питер очень страдал, и надеялся, и страдал, и не мог выносить это дальше, и решил, что уедет в Ирландию.
— В Ирландию? — удивилась Анна. — Мне он этого никогда не говорил.
— Он очень скрытен. Почти ни с кем не делится. Мне он признался, что собирался в Белфаст и надеялся, что какой-нибудь террорист убьет его там!
— Он тебе такое сказал?..
— Да, после вечеринки, но, конечно, к тому времени он передумал! В любом случае я не могла предоставить его самому себе. Куда он мог бы пойти, к кому, разве он об этом думал? Кроме меня и нас, у него никого нет. Только он такой несчастный, такой гордый, такой молчаливый, и в нем столько польского. Думаю, он действительно хотел уехать куда глаза глядят, зачахнуть там и умереть. Я не могла позволить ему сделать это, разве могла?
— Нет, конечно.
— Он странный человек, с ним невероятно трудно найти общий язык. Ты знаешь, как человек может быть близок другому и все же быть неспособным на откровенность…
— Знаю.
— Я, наверное, так и не смогла бы пробиться к его душе, если бы он не сделал первый шаг.
— И он его сделал?
— Да, во Франции. Знаешь, в тот период, когда тебе было так отвратительно, я довольно долго была там с ним одна… и как-то вечером он на секунду взял меня за руку… какое это было достижение! И пробормотал, что любит меня. Это был один-единственный миг, но он все изменил.
— Как ты когда-то сказала, тебе достаточно четырех секунд, чтобы изменить мир.
— Точно. Он думал, что это мгновение было бесследно стерто последующими событиями, но нет, не было. Оно проделало щель, сквозь которую я могла говорить с ним.
— Приманить и привлечь.
— Да. Вероятно, я все равно добилась бы этого, просто понадобилось бы больше времени, чтобы придумать способ.
— И что теперь?
— Теперь… видела, какой он был вчера вечером? Даже еще до новости о Папе! Чаша его радости преисполнена. [140] Я сказала ему, что думаю о нем, люблю его и что ему не нужно переставать любить меня. Он абсолютно счастлив.
140
Чаша его радости преисполнена. — Аллюзия на Пс 23:5.