Монахини и солдаты
Шрифт:
— Ты оправишься, все будет хорошо, — сказала Анна, смахивая слезы. — Мы все тебя любим.
— Да, в этом отношении я счастливица. Все поддержали меня, никто не остался в стороне, и они, конечно, были правы с самого начала, но они так нежны, так добры ко мне. Я доставила столько неприятностей тебе, и Манфреду, и Графу.
— Чепуха. Как прошел вечер у Стэнли и Джанет, хорошо?
— Хорошо. Граф тоже там был. Удивительный человек. Знаешь, в нем столько скрытых достоинств.
— Ты права. — Анна высвободила руки. Погладила подругу
— У нас был разговор, когда он пришел ко мне в тот день…
— О да, когда мне пришлось уйти.
— Граф так щепетилен. Защищал Тима. Больше того, даже убедил меня, что это мой долг дать ему возможность оправдаться.
«Он способен на такое», — подумала Анна и сказала:
— Тогда ты должна это сделать.
— Да, но как? Анна, дорогая, ты не могла бы… не могла бы еще раз пойти туда, в ту квартиру?
— Я бы предпочла не ходить, — ответила Анна. — А ты не можешь написать ему?
— О господи! — сказала Гертруда. Она села обратно в кресло и принялась крутить браслет на руке. — Думаю, могла бы. Но хотелось бы знать наверняка, что он получит письмо… он, а не кто другой… о, как это все ужасно…
— Хорошо, — согласилась Анна. — Я, если хочешь, отнесу письмо и буду знать наверняка, что он его получил.
— Отдашь ему в руки?
— Да.
— Ох, я такая беспомощная, такая глупая, такая слепая, такая эгоистичная и такая несчастная…
Анна притянула ее к себе на кровать, обняла, сцепив руки на шелковой спине Гертруды, где длинная застежка-молния была немного расстегнута. Прижалась щекой к щеке Гертруды и неожиданно увидела их головы в зеркале: серебристо-золотистая и каштановая, смешавшиеся волосами.
— Дорогая, я очень хочу, чтобы ты была счастлива, очень хочу помочь тебе стать счастливой.
— Хватит ли у тебя на это сил?
— Сделаю все, что возможно и невозможно.
— Тогда я приду в себя, смогу что-то соображать. Какое это все безумие, отвратительное, ужасное, идиотское безумие!
— Мне не нравится идея идти туда, — проговорил Граф. — Эта женщина может наброситься на вас.
— С нее станется! — ответила Анна. — Она способна наброситься и на вас!
Граф выглядел обеспокоенным.
— Я, — сказал он, — очень хорошо понимаю желание Гертруды убедиться, что он получит письмо. В конце концов, эта женщина может уничтожить его, правда?
— Она может.
— Кто-то должен попытаться встретиться с Тимом наедине, чтобы Дейзи не знала.
— Кто-то должен.
— Думаете, она алкоголичка?
— Не знаю. Все возможно.
— Гертруда говорит, она понравилась вам.
— Мне ее жалко. Она живет в каком-то нездоровом сумрачном мире иллюзий, полуправды и алкогольного дурмана. В ее квартире просто пахнет всем этим.
— Я отнесу письмо, —
— Ну хорошо.
Анна устала говорить об одном и том же. Они в ловушке, подумала Анна. Питер не может бороться с Тимом, а она — бороться за Питера. Так что в каком-то смысле они в одинаковом положении. Разве что она намного умнее и хитрее Питера.
— На мой взгляд, Гертруде следовало бы встретиться с Манфредом и обсудить положение, — сказал Граф.
Анна знала, что Гертруда в этот самый вечер обедает у Манфреда. И судя по всему, не сказала об этом Графу. Удивительно, что он так волнуется за Манфреда.
— Полагаю, теперь, после смерти Гая, он глава семьи. — Граф сказал это с таким безумно серьезным видом, что Анне захотелось его встряхнуть.
— Ах, семья! — раздраженно воскликнула она. — Никакой семьи не существует, все это выдумка.
— Выдумка?
— Притворство, игра, в которую они играют. Гертруда им безразлична. Они получают удовольствие от этой истории, от ее несчастья.
— Анна, вы несправедливы к ним.
— Ладно, Питер, я несправедлива, пусть будет так. Они хорошие, достойные, порядочные люди. Но тем не менее это не настоящая тесная семья. Я знаю, некоторые из них волнуются за Гертруду. Но у нее с ними мало общего. Она вышла замуж за Тима, чтобы освободиться от них.
— Вы действительно так думаете?
Вид у Графа снова стал тревожным. На белом лбу под спадавшими на него тонкими бледно-соломенными волосами вновь собрались морщины. Светло-голубые змеиные глаза глядели куда-то вдаль.
Спрашивает себя, как это повлияет на его шансы, думала про себя Анна. Они находились в ее квартире. Был вечер. Усталое позднеавгустовское солнце уже высветило резкую коричневую осеннюю кайму на листьях платана за окном. Гертруда попросила, если Анна не против, обсудить все с Графом. Анна отважно позвонила ему в офис и предложила встретиться у него дома. Он ответил, что нет, мол, лучше он придет к ней. Анна под разными предлогами продолжала бывать у себя в квартире. Она хотела, чтобы было известно, что у нее по-прежнему есть свой дом. Она не знала когда, но может вдруг понадобиться сбежать с Ибери-стрит. Похоже, Граф еще не приглашал Гертруду к себе, иначе Гертруда не преминула бы упомянуть об этом. Он вел свою игру, так же тщательно продумывая ходы, как и Анна.
— Нет, на самом деле я так не думаю, — ответила Анна. — Сама не знаю, что я думаю.
Питер немного помолчал, а потом неожиданно и с чувством произнес:
— Бедный Тим.
Анна почувствовала такой прилив любви, что даже сделала легкое движение, будто желая сжать его руку.
— Хотите чего-нибудь выпить? — предложила она.
— Спасибо, нет. Все против него.
— Он сам против себя. Но вы правы. Нам нравится, когда есть грешник, которого мы можем отвергнуть и изгнать в пустыню. Мы избываем собственный страх наказания, думая о других как о грешниках.