Монахини и солдаты

Мердок Айрис

— Анна, Анна, ты слишком долго пробыла в монастыре, ты не знаешь, что люди лгут. Зачем же верить женщине, которая, может быть, завистливая, мстительная истеричка, да кто угодно? Абсурд. Но что все это значит, почему ты это делала за моей спиной… мне это очень не нравится…

— Прости, — ответила Анна, — и, разумеется, люди лгут. Но что нам делать? Мы не можем просто игнорировать слух, когда…

— Мы… сколько вас, кто проверял эту сплетню, обсуждал ее? Ты сказала: Манфред и Граф… Нет, какой кошмар,

можно сойти с ума…

Гертруда вскочила с кресла и подбежала к окну, как Анна прежде. В отчаянии она смотрела на улицу, словно ища помощи в мире, который ничего не ведал о ее беде. Запустила пальцы в волосы, потерла пылающее лицо, потом вернулась к камину и стояла, глядя на подругу. В руках она непроизвольно вертела фарфорового виолончелиста с каминной полки.

— И еще Мозес, — добавила Анна. — Надо что-то делать. Они решили, что мне следует все рассказать тебе, просто рассказать. Да, и, разумеется, знает Эд Роупер, а он, возможно, сказал одному-другому. Мозес услышал об этом от кого-то еще.

— Проклятый Эд Роупер! Значит, кто угодно может знать… а это ложь, грязная ложь… Анна, как у тебя язык повернулся…

Анна выдержала горящий, злой взгляд Гертруды. Она подумала, отчасти успокаивая себя, что Гертруде случившееся крайне неприятно, ей неприятно терять лицо, она еще не верит в это, но ее бесит, что другие могут поверить.

— Тут нет моей вины, — сказала Анна. — Я всего лишь посредник. Ты в конце концов неизбежно услышишь эту неприятную сплетню от кого-нибудь, так не лучше ли прежде услышать об этом от меня? Пожалуйста, не сердись так, дорогая.

— Я не «сержусь», как ты выражаешься! Я… у меня слов нет! Ничего не соображаю… Ты и Граф невероятно легковерны… но меня удивляет Манфред… И все равно я ничего не понимаю. Говоришь, ты видела эту женщину? Как ее зовут?

— Дейзи Баррет. Эд услышал эту историю от Джимми Роуленда, который, по твоим словам, друг Тима. Роуленд сказал, что Тим и эта женщина…

— Да-да, не повторяй, договорились, что Тим женится на мне, чтобы они могли жить припеваючи на мой счет! Анна, Анна, только подумай!

— Знаю, звучит абсурдно, — сказала Анна, не двигаясь с места и глядя на Гертруду. — Я не говорю, что это правда! Но что-то же породило этот слух. Та малость, которую мне удалось выведать, похоже, соответствует…

— Как ты нашла ее?

— Узнала адрес в пабе, в котором она бывает, Роуленд назвал Эду этот паб. Она сказала, что долгие годы была любовницей Тима, намекнула, что и сейчас ею является, и сказала, что такой план был… Конечно, она могла во всем лгать. У меня создалось впечатление, что кое-что тут правда. Но не лучше ли тебе спросить Тима? Если все это злонамеренная ложь, лучше будет немедля выжечь ее.

— «Выжечь» — неподходящее слово, — сказала Гертруда, которая даже в момент крайнего

душевного волнения не могла удержаться от перенятой у Гая привычки делать замечания по поводу неточных выражений. Она как будто немного успокоилась. — Да, хорошо, я знаю, что твоей вины тут нет. Что она собой представляет?

— Запущенная, мужеподобная, худая, изможденная. Похоже, образованная. Говорят, художница, но называет себя писательницей. Живет в ужасно грязной квартирке близ Шепердс-Буш. Много пьет.

Гертруда задумалась, потом сказала:

— Конечно, она лжет. Наверное, она знала Тима много лет назад. Возможно, услышала, что он женился, и выдумала всю эту историю, чтобы вытянуть из нас деньги — хотя представить не могу, как она рассчитывает сделать это.

— Я тоже, — сказала Анна, — так или иначе, она не производила впечатления человека, способного что-то выдумать, чтобы шантажировать кого-то. Она мне даже понравилась.

— Понравилась?

— Да, а что тут такого, люди производят на нас впечатление независимо от нашего желания.

— Ты говоришь, она пьяница?

— Думаю, что да. Она бывает невменяемой, малость ненормальной, я имею в виду — необузданной… и уж точно вызывающей…

— Тебе понравится кто-то, кто порочит моего мужа самым омерзительным способом, какой можно вообразить?

— Нет, я не так выразилась. Просто я хотела сказать, что не считаю ее явным параноиком или мстительной лгуньей. Не знаю, что и думать, Гертруда. Я сказала тебе все, что должна была сказать.

— Тебя это радует. Ты всегда была настроена против Тима, всегда ненавидела его и норовила очернить и принизить его…

— Меня это не радует!

«Если бы ты только знала, — думала Анна, — насколько не радует. Если бы только знала, сколько усилий я приложила, действуя в ущерб собственным интересам!»

— Ты презираешь Тима.

— Ошибаешься. Я лишь считала и продолжаю считать, что он недостаточно хорош для тебя.

— Ты его совершенно не знаешь, не понимаешь, ты просто ревнуешь, бессовестно ревнуешь…

— Я, по крайней мере, не охочусь за твоими деньгами, — ответила Анна.

Фарфоровый виолончелист упал на пол и разбился. Анна встала. Обе женщины смотрели на осколки, усыпавшие зеленые изразцы, окаймлявшие камин.

Глаза Анны наполнились слезами.

— Прости, дорогая.

— И ты прости меня, — сказала Гертруда, отходя от камина. — Я так потрясена. Такое чувство, будто все против меня. Я не виню тебя. Но ты рассказывала эту ужасную, безумную историю… как будто злорадствуя… вероятно, мне это показалось… я знаю, ты не желаешь причинить мне боль. Допускаю, раз пошел слух, кто-то должен был поставить меня в известность. Просто хотелось, чтобы это была не ты. Пусть бы лучше Граф рассказал об этом.