Монахиня Адель из Ада
Шрифт:
Она снова стукнула по крыше кабины — на этот раз трижды. Драйвер остановил авто, вылез в ожидании инструкций.
— Теперь — по самому большому кругу! За город, милейший…
— Слушаюсь, мадам!
Водитель юркнул в кабину, а «мадам» достала носовой платок, манерно поднесла его к глазам.
— Я должна, просто обязана время от времени совершать этот маршрут — ради памяти, так что потерпи, а то машину потом не выпросишь…
— Что конкретно у вас с памятью? Тренируетесь по спецсистеме? — спросил Максим.
Престарелая мадам сверкнула
— Мне не даёт покоя мой поступок… Акт жестокосердия! Много лет назад я прогнала свою единственную дочь, поддавшись настроению…
— И когда же это было?
— Очень много лет назад, если скажу, ты не поверишь…
— Поверю!
— Да? Ну, хорошо, это случилось почти двести лет назад, точнее — сто восемьдесят… С небольшим…
Если за блокадницу старуху ещё можно было кое-как принять, то за участницу войны с Наполеоном или Куликовской битвы… Мася снова ощутил страх. И раскаяние в собственной тупости. Наступил на те же грабли, что и полгода назад! Зачем он ей, этой странной нищенке? Надо было после школы сразу домой идти, а не со старухами балясничать. Доигрался. И из грузовика не выскочить на скорости за девяносто…
А между тем мадам привратница — ведь то была она! — всё время говорила правду. Ну, снова выпала в осадок, в очередной раз забыла представиться, в подробностях поведать, кто она такая… Делов-то! При её работе всех мелочей и не упомнишь. Если раньше забывала представляться, ещё при господине Барском, то в остальные почти двести лет пахоты на зазеркальной службе — и подавно. Память-то со временем ухудщается.
Внешний вид мадам с тех пор тоже значительно ухудшился: одёжки поистёрлись, обувь полусгнила. А уж какой лексикончик появился! «Чувырла», «жмот», «зараза», «в Караганде»… И тому подобные перлы.
Сдала старуха привратница, сильно сдала. Причиной тому было изменение общих настроений: как наверху, среди людишек, так и внизу, среди подземных, то бишь зазеркальных жителей. Но об этом чуть попозже. Нельзя бросать на полуслове повествование о мальчике с тяжёлым рюкзаком учебников, когда дело идёт к офигенной, хотя и промежуточной, развязке.
Пришлось-таки Максимке посетить то место в Петергофе, где некогда стояла гостиничка Свирида Прокофьевича Барского и откуда сбежала дочурка привратницы. Потом грузовик вернулся в город. Там экскурсанта ждали ещё два мемориала, уже таки последние.
Предпоследний объект располагался на Петроградке, на улице Бармалеева, где привратница, якобы, тоже спасала людей в блокаду. Только где у неё ордена и прочие награды? Орденов на груди у старухи не было, и разговор о них она ни разу не начинала. Спрашивать, однако, было боязно — по причине вероятности вновь услышать ахинею. А самый последний объект, по словам старухи, был на Лиговке, примерно там, где находились и тёти Лялины хоромы, кстати, в последнее время пустовавшие из-за нежелания квартиросъёмщиков долго там находиться.
С некоторых пор тёти-Лялиных постояльцев начали пугать старые интерьеры.
Когда грузовик причалил к дому, Максим ещё ничего не заподозрил. Ну и что, что они с бабкой вошли именно в тот подъезд? Мало ли там квартир! Но когда лифт остановился на знакомом этаже и старая кудесница, порывшись в карманах юбки, вытащила ключи…
— Вы снимаете эту квартиру?
— В некотором роде…
— А тётя Ляля знает?
— Вряд ли…
— Тётя Ляля говорила, что больше не хочет сдавать эти хоромы…
— И правильно! Нечего тут делать всякой шушере! Так и норовят порыться в чужой мебели… И испоганить её!
Ошарашенного Масю затащили в гости к нему же самому, в смысле, к его любимым соседям по коммуналке. По горячим следам, пока не изменилось старухино благодушное настроение, он решил продолжить допрос.
— А вы лично знакомы с тётей Лялей, или только с её маклером общались? Может, он втихаря от неё сдаёт квартиру, а денежки себе берёт?
Старуха снова беззубо расхохоталась.
— Нет, с маклером вашим я не знакома, просто живу тут, бесплатно, на правах дальней родственницы…
Заметив раскрытый Максимкин рот, карга ничуть не смутилась, а, наоборот, пошла вразнос:
— Я твою тетю Лялю с детства знаю, а вот она меня — нет! Позорище…
— Не помнит просто? Забыла?
— Мягко говоря… И дядю Юру твоего знаю — тот ещё юморист и насмешник!
— Так я не понял: вы придёте к нам за орденами или нет?
— Нет! По некоторым слухам, твой сосед уже успел их сплавить…
Ха! Так вот, всё-таки, почему Харитоныч вдруг перестал свою дверь запирать.
— Но я его не очень виню, сейчас многие пьют, — продолжила старая, вынув из-за пазухи плоский шкалик. На этикетке стояла древняя дата и надпись с буквой «ять». Масе снова захотелось смыться, но подходящего предлога не нашлось. То есть их, предлогов, роилось в голове достаточно, но шестое чувство заставляло продолждать сидеть с открытым ртом и пялиться на чудачку в застиранных лохмотьях. Ладно, хоть убийством с расчленёнкой тут, вроде бы, не пахло, и то хлеб.
— Ещё раз извините за ордена… Я не нарочно…
— Да знаю! Хотя, мог бы и бросить пакет, удирая, не так ли?
— Мог бы, но… Не догадался… Вам они очень дороги?
— У таких коллекций обычно мощный энергетический заряд, незаменимый в розыске преступников…
Масе сделалось стыдно. Выходит, что он не только вор, но и дурак, который путается под ногами, мешает преступников находить. Но она-то… Сама-то каким макаром пробралась в эти хоромы? Тоже замашки интересные — как у отпетой воровки!