Монастырь дьявола
Шрифт:
На тряпице находились только две вещи. Первой была старинная рукопись на пергаменте. Он развернул очень ветхий свиток (стараясь поаккуратней прикасаться к страницам) – язык был абсолютно непонятен и не знаком, он никогда не видел такой. Но это был тот самый язык, которым была сделана надпись на воротах и подписи на картинах в зале. Характерные буквы-иероглифы нельзя было не узнать.
Вторым предметом был простой деревянный крест, достаточно большой по размеру, не перевернутый, а обыкновенной формы. Наверху креста (не на сочленении деревянных полосок, а просто наверху) был драгоценный
– Какой странный крест… – произнес задумчиво врач.
– Почему странный? – удивился он. В кресте он не заметил ничего необычного, наоборот, он был точно такой же формы, как и в обыкновенной церкви и это почему-то его успокоило.
– Самый обычный деревянный крест, из простого дерева, и вдруг такая драгоценность, без всякой оправы….Это дорогая вещь, и, похоже, старинная. Сейчас таких камней уже и не встретишь. Да этот сон подарил тебе настоящее сокровище!
– Да подожди о сокровищах! Меня больше беспокоит рукопись.
– А что в ней особенного? Обыкновенный монастырский манускрипт!
– Ты знаешь язык, которым она написана?
– Нет. Ну и что?
– И я не знаю. И наверняка – никто не знает! Ну и что? А то, что этот язык не похож на все остальные человеческие языки! Ты когда-нибудь видел такие буквы, хотя бы отдаленно?
– Нет, но я не знаток…
– И я тоже. Но я знаю достаточно, чтобы определить: этот язык уникален и не похож ни на что уже существующее. Я думаю, ценность этой рукописи намного больше, чем ценность сапфира. Если, конечно, камень действительно настоящий сапфир.
Внезапно их речь прервал тяжелый стон, и оба вздрогнули, а потом вздохнули – почти с облегчением. Стонал москвич.
– Он приходит в себя! – врач моментально бросился на звук, а он успел быстро завернуть рукопись и крест обратно в холст и спрятать за пазуху. Москвич открыл глаза.
– Что… что…. Что это было?! – голос его дрожал.
– Кошмар! – резко бросил он. Врач спросил:
– Что у тебя болит? У тебя хоть что-то болит?
– Ага! – поняв вопрос, радостно отозвался москвич, – болит, конечно! Затылок жутко болит! Стукнулся при падении.
Они переглянулись, и он прочитал в глазах врача облегчение. Состояние москвича явно было вне опасности.
– Нужно поскорее выбираться отсюда! – он не был намерен терять время на пустые разговоры.
И легко поднялся на ноги, давая пример другим. Освещая фонариком путь, быстро нашел дорогу к двери. Когда москвич с врачом добрались только до середины зала, он уже все понял.
Двери не было. Там, где была дверь, находилась сплошная стена.
2009 год, Россия, Москва
А в два часа началось то лихое, неистовое веселье, которое всегда характеризовало купеческую Русь. К потолку взлетали пробки от шампанского, с воплями, свистом, гиканьем, в безудержной пьяной удали гости заходились в безумной пляске. С песнями, танцами, криками носилась толпа цыган, и было так угарно, так разухабисто весело, как никогда еще не было в чопорном элитном
Посреди всей этой беснующейся толпы скакал сам именинник. Он кричал больше всех, размахивал руками и плясал так, словно от этой пляски готов был отдать Богу душу. По его полному, раскрасневшемуся лицу градом валил пот, пиджак валялся прямо на полу, там же остался и галстук, а рубашка, расстегнутая на груди и выпущенная из-под ремня, как парус развевалась за его спиной. Вокруг же было столько шума и неразберихи, что видавший виды персонал казино (не занятый в зале) прятался в подсобных посещениях.
Гуляли по-русски. Бесшабашная, лихая русская удаль вырвалась наружу, и в этом размахе и раздолье как раз и были те черты., благодаря которым Россия стала великой страной. Людям, позабывшим обо всем, был не страшен сам черт, и, казалось, каждый из них в одиночку, голыми руками, схватится с целой монголо-татарской империей.
Столы ломились от икры, водки, осетрины, лососины, всевозможных грибных, мясных блюд. Еды было столько, что всем этим количеством можно было зараз накормить небольшое село. Впрочем, гости не обращали внимания на еду. Все из них были очень богатыми людьми, которые видели перед собой такое изобилие часто. В самый разгар лихой пляски прибыла новая партия гостей, и именинник, вырвавшись из круга плясовой, бросился встречать новоприбывших.
Несмотря на то, что внешность именинника располагала к себе (добродушный, открытый, настоящий рубаха-парень, который держится запросто со всеми и не чужд человеческим слабостям, отчего простой народ его просто обожал), было в глубине его глаз нечто такое, что могло срезать любую фамильярность, словно ножом. Стоило ему сверкнуть глазами из-под нависших бровей, как окружающие начинали бояться. Тогда из его глубин проскальзывало что-то настолько пугающее и дикое, что каждый чувствовал – лучше не выпускать это на поверхность. И вообще – лучше спрятаться подальше, если это вдруг вырвется на поверхность.
Облобызавшись с новоприбывшими, именинник особое внимание уделил одному из них – еще молодому, но очень перспективному министру, имевшему прочные и тайные связи в политических кругах.
После обычного обмена любезностями именинник, до конца верный своей роли рубахи-парня, потащил его за собою, плясать. Министр расстегнул пиджак. Из-под ворота рубашки сверкнул золотой крестик.
Именинник, сразу остановившись, бросил недобрый взгляд из-под нахмуренных бровей.
– Ты зачем это нацепил? Здесь не балаган!
– Не понял… – министр попытался обратить все в шутку.
– Снимай, говорю! В чужой монастырь со своим уставом не лезут! Не терплю я, брат, этого! Здесь тебе не церковь, чтоб глосса избирателей цеплять! Снимай!
– Да что вы, в самом деле… Застежка мелкая, мне и не справиться впопыхах, да еще в темноте.
– А ты сделай вот так!
Именинник быстро разорвал золотую цепочку прямо на его шее, и, стараясь не прикасаться к кресту, засунул все в карман пиджака. Невольные свидетели странной сцены охнули. Именинник, запрокинув голову, вдруг громко захохотал и бросился в толпу гостей, прихватив с собой какую-то цыганку из ансамбля.