Монастырские
Шрифт:
– Ножками?
– Эээ… Ну, это образное выражение. Просто как бы его не станет. Уйдёт, одним словом.
– А куда уйдёт? К другим людям?
Пока отец Андрей собирается с мыслями, Антон продолжает процесс беседы.
– А откуда уйдёт, из дома? Навсегда? И даже в гости не придёт?
– Ооо… Ну…
– Я дверь открою и из дома гнев выгоню. А дверь на два замка и на цепочку закрою. Тогда гнев не придёт больше.
Отец Андрей прокашливается и говорит, восстанавливая мысль с прерванного
– Если не нравится борщ – смолчи, и порадуй маму послушанием.
– Нет, не буду я борщ есть!
Батюшка кладёт руку на голову мальчика.
– Ты споришь?
– Нет! Не спорю! Я говорю правду. Я взаправду не буду борщ! В нём капуста и лук плавают.
– Тогда…
Наступает пауза.
– Что? – спрашивает Антон.
Вопрос остаётся без ответа.
Батюшка отворачивается, наклоняется к стоящей в углу тумбочке, что-то ищет в выдвижном ящике. Находит яблоко, отдает Антону.
– Спаси тебя Господь.
На голову кающегося водружаются епитрахиль и тяжелая рука батюшки. Звучит разрешительная молитва о том, что все грехи Антония «отпущаются».
Антон шагает на выход, но с полпути возвращается.
– Спасибо за яблоко! Спасибо, что исповедал меня. Ты хороший!
Он вспомнил, что нельзя говорить «ты». Но по-другому сейчас не может, потому что сердце переполнено благодарностью.
– Я тебя буду всю жизнь жалеть.
В понимании Антона «жалеть» – высшая степень любви.
Батюшка, вероятно, это прочувствовал. Он склоняется близко к лицу мальчика и говорит:
– И даже моя борода не помешает?
– Нет! – чистосердечно признаётся.
– Тогда ты меня крепко утешил.
– Да?! По-честному?!
– По-честному.
Антон что-то вспоминает, хитро улыбается, ищет в кармане и достает последний ломтик шоколада, священник понимающе кивает и принимает угощение. Антон обнимает отца Андрея за колени, вжимается лицом в священническую рясу и вприпрыжку убегает.
Выбежав к людям, резко останавливается, вспомнив один из наказов мамы вести себя в храме чинно. Смотрит по сторонам: вокруг так много ног. Народ расступается. Антон идёт, прижимая к груди, как некую драгоценность, батюшкино яблоко. Ищет взглядом маму, кивает ей, что все нормально. Степенно поворачивается к алтарю, крестится.
– Всё нормально? – шёпотом спрашивает мама.
– Почти.
– А почему «почти»? – раздаётся чей-то весёлый голос над головой Антона.
Мальчик видит перемену в лице мамы, она чему-то обрадовалась, склонила голову, сложила руки под благословение. «Антон, бери благословение!» – слышит мальчик. А владыка уже прижал к себе голову Антона. Голос у него добрый, это Антон чувствует, но взглянуть на архиепископа стесняется.
Люди желают получить благословение у владыки, тянут руки,
Мальчик смотрит в лицо владыке Дмитрию, видит в его глазах улыбку, и, осмелев, отвечает:
– Батюшку жалко… Надо батюшку жалеть. Он всех утешает, а его никто.
– А тебя утешил?
– Да. Теперь я могу Богу в глаза глядеть.
– Вот и молодец. А кем хочешь стать, когда вырастешь?
– Батюшкой.
– А не страшно? Вон, какие времена наступили. На церковь гонения. Священников убивают, в тюрьмы сажают.
– А разве может быть страшно, когда за Христа?! – удивляется Антон.
Владыка склоняется к Антону, говорит ему тихо, так, что слышат только Антон и мама:
– Правильно, Антон. Ты же мой крестник или не мой?
Антон оглядывается на маму. Мама подбадривающе кивает.
Владыка протягивает Антону книгу, специально приготовленную к этой встрече.
Евангелие! Это настоящее сокровище, о таком подарке и мечтать не мог Антон!
Архиепископ скрывается в алтаре, Антон смотрит на маму. Замечает, как радостно её лицо. Ему хочется что-то сказать, передать свои чувства, но что сказать, как выразить то, что в душе? Он молчит. Мама кивает ему, и тоже молчит. Они ждут начало службы. Вот и сёстры, брат, бабушка, только-только появились. Чуть не опоздали. Обступили, расспрашивают, как прошла у Антона первая в его жизни исповедь. Уже слышен звон колоколов, людей стало ещё больше. В правой части храма – фигуры в чёрных монашеских одеяниях. Строгие молитвенные лица. Всё это вызывает в душе Антона восторг.
Вечером, когда все в доме давно спят, мама рассказывает Антону о жизни в Крыму, о том, как пришлось с ним, годовалым, срочно покидать полуостров из-за гонений на верующих. Как владыка Димитрий взял над их семьёй опеку, ехали вместе с владыкой. А по Крыму громили монастыри, разоряли храмы.
2. Комиссар
– Дядя, ты кто? Чекист?
– Я просто дядя, а ты?
– А я Антон Монастырский. Из Красного Восхода. Что за Карасевкой.
– Что-то не похож ты на местного.
– Да, мы не отсюда. Сначала в Крыму жили, потом под Киевом, теперь вот, поближе к бабушке перебрались. Они с дедушкой в соседнем с нами селе.
– Что же вы столько путешествуете, с одного на другое место бегаете?
– Это всё из-за революции.
– Вот как. Что ж один? От мамки, что ли, сбежал?
Антон сдвинул брови. Он же не маленький…
– Дядя. Ты лучше мне скажи правду. Ты комиссар ОГПУ, да?
– А ты почему так решил?