Money. Неофициальная биография денег

Мартин Феликс

Подобные частные деньги не представляют никакой угрозы деньгам официальным, и власти обычно относятся к ним как к явлениям вполне безобидным. Однако каждый банкир помнит, что случилось в Аргентине, когда государство потеряло монополию на деньги. Подобные случаи встречаются в истории самых развитых и могущественных держав. Так, в американских колониях ситуация накалилась, когда Великобритания запретила им печатать собственные деньги. Не случайно одним из первых актов Первого континентального конгресса стало разрешение на эмиссию новых денег, которыми впоследствии финансировалась Война за независимость. Если бы торговые системы местного обмена вышли за пределы локальной ниши, правительство гарантированно объявило бы их вне закона как представляющие угрозу конституционной власти. Первая же статья Конституции Соединенных Штатов Америки наделяет Конгресс эксклюзивным правом на денежную эмиссию. С точки зрения консервативной политики от «кредитос» до «континентального доллара» – один шаг,

и то, что поначалу выглядит как не вполне серьезный вызов глобализации, очень скоро перерастает в денежный бунт. А уж от денежного бунта до политического и вовсе рукой подать.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что государственная власть всегда, кроме периодов наиболее острых кризисов, делает все возможное, чтобы оставаться единственным институтом, имеющим контроль над деньгами, допуская исключения только для самых невинных муниципальных проектов.

Но удается ли это на самом деле?

Деньги в утопии и в реальном мире

После того как греки открыли понятие экономической ценности и экономики как объективного пространства, были созданы все условия для возникновения денег. Однако одно дело – создать подходящие условия и совсем другое – на практике убедить людей, что им стоит пользоваться новым изобретением – деньгами. В теории все выглядело очень просто: с помощью универсального языка экономической ценности люди смогут договориться о ценах на товары и услуги, о кредитах и долгах, накопленных при взаимодействии друг с другом, и использовать их для погашения других долгов и получения других кредитов. Совершая покупку, человек, по сути, печатал бы свои собственные деньги, выделяя кредит продавцу в размере, точно соответствующем стоимости приобретаемого товара. Продавец же мог впоследствии использовать этот кредит, чтобы совершить покупку у третьего лица – передавая таким образом кредит дальше. В подобной ситуации у всех было бы ровно столько денег, сколько требовалось, в экономической системе никогда не ощущалось бы нехватки денег и обещание, что деньги обеспечат каждому свободу и безопасность, строго выполнялось бы.

Подобная денежная утопия есть не что иное, как схема, по которой работали постсоветские денежные сети взаимного кредитования и по которой сегодня работают швейцарские фирмы, входящие в систему WIR. Когда один из членов сети предоставляет другому товар или услугу, на его счет записывается кредит, который принимается в качестве полноценного средства погашения долга всеми остальными членами, входящими в сеть. В точности так же, как на островах Яп, где каменные раи использовались для ведения денежного учета, кредит заемщику предоставляет, по сути, не одно конкретное лицо, а общество в целом – или, как в случае с WIR и подобными схемами, все прочие участники денежной сети. Для успешного функционирования такой системы необходимы два условия: во-первых, каждый участник обязан быть платежеспособным. Только в этом случае все остальные могут быть уверены в том, что его деньги действительно чего-то стоят. Во-вторых, все участники должны знать друг друга – если не лично, то через посредников – или иметь другие веские причины для того, чтобы принимать кредит от незнакомого им члена денежной сети. В торговых системах местного обмена, ограниченных территориально (например, на крошечных островах посреди Тихого океана) или объединенных духом местного патриотизма (как в организованных с традиционной швейцарской точностью и методичностью объединениях мелких фирм), подобные условия существуют. А вот в любом другом, более крупном и менее сплоченном сообществе (особенно если оно к тому же уже имеет государственные институты) создать их значительно труднее.

Эта общая проблема хорошо знакома политологам. Как выразился в «Записках федералиста» Джеймс Мэдисон, один из главных создателей Конституции США, «если бы люди вели себя как ангелы, в правительстве не было бы никакой потребности». Можно добавить, что если бы люди вели себя как ангелы – то есть жили бы по средствам, исполняли свои долговые обязательства, не бегали от кредиторов и полностью друг другу доверяли, – так и в государственной валюте тоже не было бы никакой потребности. Каждый мог бы расплачиваться долговыми расписками, все бы принимали эти расписки как платежное средство, и вся экономика работала бы как одна огромная торговая система местного обмена. Однако и в политике, и в экономике люди подчас ведут себя совсем не по-ангельски. В утопии гарантом обеспеченности кредита выступает само общество – поскольку каждый гражданин кровно заинтересован в поддержке этого самого общества. Но в реальности кредитору приходится сталкиваться не с идеалом общества, а со значительно менее благородным явлением – отдельным человеком, берущим кредит. И тут возникает проблема: он может оказаться не способен расплатиться с долгом, или окружающие сочтут, что он будет на это не способен. Следовательно, в серьезных масштабах деньги никогда не могут выступать ликвидным кредитом, накопленным под гарантию общества. Альтернатива очевидна – и была очевидна в момент рождения денег: гарантом должно выступать

не общество, а нечто более конкретное: власть. С какой стороны ни посмотреть, а глава государства имеет определенные преимущества как лицо, наделенное правом печатать деньги. В силу чисто практических причин цари, короли и падишахи осуществляют множество выплат. Так было уже в глубокой древности. В Афинах и других греческих полисах существовало большое количество государственных постов, которые кто-то должен был занимать, – и это не говоря о войске, выполняющем функцию защиты государства. До появления денег служба на подобных постах, как и военная служба, рассматривалась как общественный долг гражданина. Однако к V веку до н. э. Афины, по свидетельству Перикла, превратились в «город на жалованье». Труд судей, чиновников и военных оплачивался деньгами. Гражданам начали платить за посещение общественных мероприятий, а к IV веку до н. э. – даже за участие в голосовании по вопросам принятия законов. Таким образом, наибольшее количество экономических транзакций и с наибольшим числом партнеров совершал глава государства. В древности, как и сегодня, власть не просто присутствовала в экономической жизни страны, но и играла в ней основную роль. Например, в 2011 году расходы правительства США составили 41 процент ВВП (валового внутреннего продукта; кстати, этот показатель позволяет, пусть и приблизительно, оценить общий объем транзакций в экономике страны). Во Франции эта цифра составила больше 56 процентов. В России и на Украине упоминавшиеся выше торговые системы местного обмена часто возникали на базе предприятий коммунального хозяйства. Поскольку они много покупают и выставляют много счетов, кредит под них легко найти и легко потратить. Однако еще проще получать и гасить кредит, гарантом которого выступает само государство.

У верховного правителя есть и другие преимущества. Он занимает уникальное положение уже потому, что по определению обладает политической властью. Таким образом, платежеспособность властителя определяется не внешней оценкой его возможности получить на рынке кредит, а его политической силой и готовностью использовать ее для накопления кредита через сбор налогов с населения. Доминирующее положение на рынке – это хорошо, но главная причина того, что расписки главы государства могут с успехом использоваться как деньги, как раз в том и заключается, что он занимает доминирующее положение и вне рынка. Более того, высказывалось мнение, что политическая власть наделяет долговые обязательства его обладателя особым статусом, выходящим за рамки рынка и правового поля. Пока государство считается легитимным, выпущенные им деньги пользуются доверием не только на коммерческой и правовой, но и на идеологической, а возможно, даже на духовной основе. Разумеется, эти преимущества не означают, что властитель в принципе не способен оказаться неплатежеспособным, – история знает и такие примеры. Но они показывают, в чем уникальность положения властителя.

Фактически использование выпущенных властью денег как средства оплаты товаров и услуг в реальном, а не идеальном мире представляется вполне естественным. Но когда теми же официальными, государственными деньгами пользуются для сделок между собой частные лица, возникает ряд затруднений. Строго говоря, не совсем понятно, чем эта идея отличается от утопии, предполагающей создание частной торговой системы местного обмена. Ведь власть (будь то царь или парламент), хотя и возглавляет общество, все-таки не равнозначна всему обществу. Что, если интересы власти и общества разойдутся? Что, если властитель решит использовать свое положение в личных целях – например, выпустит определенное количество денег только для того, чтобы потратить их на собственную избирательную кампанию, а то и вовсе на подкуп населения? Реалистический взгляд на мир говорит нам, что власть должна печатать деньги именно с этой целью, но, как показал Первый континентальный конгресс, здесь возникает вопрос: а кого мы хотим видеть в роли этой самой власти? Или даже так: а не лучше ли нам вступить в денежное Сопротивление и вообще избавиться от всех этих властителей?

Древнегреческие мыслители не искали конкретных ответов на эти вопросы политической практики. Как мы увидим дальше, их интересовали проблемы более фундаментальные. Единственный совет, который Платон давал относительно денежной политики, заключался в следующем. Надо иметь два типа неконвертируемой валюты: один – для сделок внутри страны, а другой – для международной торговли и государственных расходов, чтобы, храни нас боги, в его идеальное аскетическое общество не просочилась импортная заморская роскошь. Однако он так и не сказал, кто должен выпускать эти деньги и управлять их обращением. Впрочем, поскольку он имел в виду утопическую республику, ответ напрашивается сам собой – в идеальном обществе Платона контроль над деньгами принадлежал бы царям-философам. Даже Аристотель не утруждал себя размышлениями о денежной политике. Возможно потому, что в современных ему Афинах политиков было не так уж много – мужского населения в полисе насчитывалось не больше 35 тысяч человек, и вряд ли интересы власти и населения так уж сильно расходились. Как бы то ни было, факт остается фактом: древние греки не особенно задумывались о политическом аспекте денег.

Конец ознакомительного фрагмента.