Монгол

Тейлор Колдуэлл

Темуджин пристально и задумчиво посмотрел на анду, потом улыбнулся, и удивленному Джамухе показалось, что улыбка была одновременно грустной и насмешливой.

— Наверно, ты прав, — сказал молодой хан и пошел прочь. Джамуха видел, как он расхаживал взад и вперед по саду, как бы желая что-то там найти.

Как-то ночью Джамуха проснулся от странных звуков, подобных вздоху или горьким рыданиям. Он сел, но больше ничего не услышал. Рядом спокойно спал Темуджин, и его бледное лицо освещал серебристый луч луны.

Тогрул-хан и Темуджин радостно приветствовали друг друга. Темуджин был поражен, когда увидел, как постарел отец Азары.

Он весь съежился, лицо его изрыли глубокие темные морщины, и оно напоминало старый засохший орешек. Но в его хитрых маленьких глазках сверкали жадность и изворотливость, а голос оставался сладким, как прежде.

Никто из них не упомянул Азару, потому что это имя приносило им обоим боль. Они обсуждали будущую кампанию, и Тогрул-хан выразил благодарность по поводу хорошо подготовленного войска Темуджина.

— Мы без труда победим и разгромим этих жалких животных — татар, — сказал Тогрул. Он улыбался своему названому сыну и был поражен тем, что Темуджин не ответил ему улыбкой.

— Татары не животные, — спокойно возразил Темуджин. — Они просто мешают китайским принцам, которым тебе приходится оказывать помощь. Тебя за это вознаградят. Я же прошу у тебя только пленных, их жен, детей, коней, юрты и их скот. — После этого Темуджин замолчал.

Талиф, как всегда вежливый и внешне дружелюбный, ничего не понял. Тогрул-хан с его злобными, старыми глазками, совсем не был поражен.

В честь Йе Лю Чутсая, китайского принца и генерала, был организован пышный и утонченный пир. Тогрул-хан считал, что только таким пиром он сможет оказать честь подобному высокому гостю. Он надеялся, что генерал должным образом оценит его усилия. Отец Йе Лю Чутсая исповедовал даосизм, [11] он и сам поддерживал простоту и строгость этой религии, хотя, будучи человеком благородного происхождения, обожал культуру и элегантность. Он считал Тогрул-хана и его дворец варварством, и ему там ничего не нравилось. Но Йе Лю Чутсай часто повторял, что благородный человек никогда не позволит себе вслух высказывать свое истинное мнение, поэтому делал вид, что от всего приходит в восторг и ему нравятся эти раскрашенные шумные красотки, вино и громкий хохот, вульгарность и показное богатство.

11

Даосизм — одна из трех религий Китая («три вероучения») вместе с конфуцианством и буддизмом.

Его весьма заинтересовал Темуджин, и он в восхищении не отрывал от него взгляда. Ему никогда прежде не приходилось встречать рыжих волос и зеленых, как море, глаз, и они его очаровали. Его также заинтриговал характер молодого хана, его лицо и манеры.

После их первой встречи Йе Лю Чутсай сказал:

— У нас в Китае есть растение Мон Нин Чинг. Оно — вечнозеленое и цветет раз в десять тысяч лет. Его цветение означает появление великого правителя или известного духовного наставника, но иногда его цветение предвещает страшную беду… Мы верим, что Небеса дали этому растению способность предсказывать события. Утром два растения в моем саду распустились, а вечером я познакомился с тобой…

Йе Лю Чутсай говорил тихо и улыбался, будто его забавляли собственные слова, и эта шутка была понятна только ему и Темуджину. Темуджин улыбнулся в ответ. Но Тогрул-хан промолчал и посматривал то на одного, то на другого,

как крыса, которая видит и слышит все в мире, который ей ненавистен, а тот в свою очередь ненавидит ее.

Йе Лю Чутсай был красивым мужчиной средних лет с низким и звучным голосом, отдававшимся эхом в просторных покоях. Его кожа напоминала гладкую слоновую кость, а глаза светились умом и энергией. У него была длинная борода, но губы оставались пухлыми и алыми, и он часто улыбался милой, слегка ироничной улыбкой.

Ногти на руках были длинные, тонкие, загнутые и покрытые лаком, на пальцах сверкало множество колец.

Он всегда носил белые шелковые халаты и гордо откидывал назад красивую голову. Но в нем отсутствовало чванство. Он был первым благородным человеком, которого видел перед собой Темуджин, и между ними возникло теплое чувство дружбы и доверия.

Темуджина весьма заинтересовала история о вечнозеленом растении, и китаец тихо рассмеялся.

— Утром я показал это растение старому брату моей матери. Он увлекается какой-то варварской религией или философией. Он — старый и мудрый человек, хотя и не поддерживает веру своих отцов. Он сильно побледнел от моих слов, а когда увидел растение, сказал: «Это цветение указывает на появление страшного чудовища из темного прошлого, и он будет цвести в кровавом свете настоящего. Он верит в беды, которые постоянно угрожают людям, и верит, что это чудовище можно убить, которое восстанет в будущих людских поколениях, чтобы разрушать, убивать, покорять и наказывать людей за дурные дела и за то, что они забывают о Боге». Он взглянул на Темуджина веселыми глазами и громко и заливисто захохотал. — Когда я ему рассказал о том, что ты приедешь, старик зарыдал и проговорил: «Чудовище возвратилось! Я давно об этом знал!» Понимаешь, Темуджин, мой старый дядюшка встречался ранее с тобой.

Темуджин ничего не понимал, а потом вспомнил, и ему стало не по себе.

— Твой дядюшка, великий господин, льстит мне, — ответил Темуджин.

Тогрул-хан тоже рассмеялся, кусая губы и не сводя взгляда с Темуджина.

Йе Лю Чутсай радовался своей шутке. Ему этот молодой монгол не казался угрожающим, когда он сидел перед ним в своей вонючей грубой шерстяной одежде и в лакированных кожаных доспехах. Он сказал себе, что ему следует повторить эту историю своей матери, которая слишком мало смеется после смерти своего мужа.

Тогрул-хан злобно заговорил с китайцем, но при этом смотрел на Темуджина.

— Возможно, твой дядюшка был легковерным, как это случается со многими стариками, господин. Понимаешь, Темуджин когда-то в его присутствии заявил, что желает владеть всем миром.

Йе Лю Чутсай снова рассмеялся и внимательно взглянул на Темуджина:

— Нет! Но зачем!

Темуджин разозлился и ответил китайцу:

— Батыр, разве ты не желаешь славы и покорения народов?

Йе Лю Чутсай удивленно поднял брови.

— Я? Конечно нет! Зачем?

— Твои люди совершенно разложились, — заметил Темуджин.

Китайца сильно заинтересовали его слова.

— Что ты называешь разложением? Цивилизацию? Расцвет искусства, музыки, мира, образ жизни, философию, книги и все остальное, отличающее человека от животного? Мне кажется, я и раньше слышал эти не очень умные высказывания.

— Подобные вещи крадут у людей силу и выносливость, — отвечал Темуджин.

Йе Лю Чутсай взглянул на него, как учитель смотрит на упрямого, но любимого ученика.