Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV вв.
Шрифт:
Итак, написанное в начале октября 1480 года на Дорогомиловском подворье [587] и адресованное непосредственно Ивану III Послание Вассиана было рассчитано также и на широкий круг читателей. Прямых подтверждений этому нет, однако целый ряд идей, высказанных ростовским архиепископом в Послании, нашел отражение в летописных записях о «стоянии на Угре» [588] . Кроме того, вскоре, примерно в 1499 году, Послание оказывается помещенным в текст первой редакции Вологодско-Пермской летописи [589] , а позднее — и в другие летописные своды [590] .
587
Кудрявцев И. М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло… С. 163. Сомнения в подлинности произведения представляются неосновательными: памятник сохранился в рукописи конца XV в. (ОР РГБ. Ф. 178. № 3271. Л. 19 об. — 26). Текст древнейшего списка опубликован, см.: ПЛДР. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 522–537. Кроме того, текст Послания был включен в первую редакцию Вологодско-Пермской летописи, датируемую 1499 г. По мнению Я. С. Лурье, «никаких черт позднего происхождения (анахронизмов, несовместимости с данными более ранних источников) послание не обнаруживает». См.: Лурье Я. С. Две истории Руси XV века. Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. Спб., 1994. С. 182.
588
«Наиболее ранними летописными памятниками, отражающими события 1480 года», по мнению Я. С. Лурье, «можно считать ростовский владычный свод, читающийся в Типографской летописи и в сходных с нею в этой части Прилуцком и Уваровском
589
А. А. Шахматов допускал, что Послание могло быть включено в состав т. н. «ростовского владычного свода». См.: Шахматов А. А. Обозрение… С. 293. Ср.: Лурье Я. С. Общерусские летописи… С. 216–219.
590
Так, текст Послания содержится в Софийской II, Львовской и др. летописях XVI века. Общим источником указанных летописей являлся «Свод 1518 года», восходивший, судя по всему, к неофициальному своду 80-х годов XV века. См.: Лурье Я. С. Общерусские летописи… С. 210–213, 223–240; Он же. Две истории Руси XV века… С. 183.
Обстоятельства создания памятника предопределили остро публицистический характер Послания. Судя по всему, произведение Вассиана Рыло было составлено в тот момент, когда Иван III под влиянием придворных группировок проявлял колебания относительно перспектив прямого противодействия войску Ахмата. Действительно, как показали исследования, в 1480 году в ближайшем окружении великого князя достаточно активно обсуждался вопрос о целесообразности борьбы с надвигающимся на Москву ханом. В связи с этим ряд лиц призывал Ивана III отказаться от военного противостояния с законным правителем Орды: по словам древнерусского книжника, эти люди «не думаючи противъ татаръ… стояти, и биться, думаючи бежати прочь, а христианство выдати» [591] . Сам Вассиан определял сторонников примирительно-пораженческой тактики как «льстивых», «шепчущих во ухо… еже предати христьянство». Еще резче называет их автор летописного рассказа о «стоянии на Угре»: «злые человеки — сребролюбцы, богатые и брюхатые, предатели христианские, а наровники бесерменские», «сам бо диавол их же усты глаголаше» [592] .
591
См.: Назаров В. Д. Конец золотоордынского ига // ВИ. 1980. № 10. С. 116; Он же. Свержение ордынского ига. М., 1983. С. 46–52; Гребенюк В. П. Борьба с ордынскими завоевателями после Куликовской битвы и ее отражение в памятниках литературы I половины XV века // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С. 61–62; Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1989. С. 94–104; Лурье Я. С. Две истории Руси XV века… С. 190–193.
592
Здесь и далее летописный рассказ о «стоянии на Угре» цитируется по Типографской летописи. См.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 516.
Обращаясь с Посланием к своему духовному сыну — великому князю, ростовский владыка призвал Ивана III быть твердым в решении идти на борьбу с татарами. Необходимо отметить, что архиепископ Вассиан, обращался к великому князю «ради спасениа» последнего [593] . Таким образом, проблема выбора князя между отступлением, к которому его призывали оппоненты Вассиана, и противоборством с «погаными», за что выступал архиепископ, сразу же связывалась ростовским владыкой (духовником великого князя) с проблемой личного эсхатологического спасения Ивана Васильевича.
593
ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 522.
По мнению Вассиана, пришедшие во главе с Ахматом татары — «безбожные варвары», «бесермены», «окаянные сыроядцы», «супостаты», «безбожный язык агарянский». Они приходят потому, что «Богу тако изволшу нашего ради согрешениа» [594] . Ростовский владыка следует установившейся в литературе традиции — образ татар у него сливается с образом возглавлявшего их хана Ахмата, через отношение к которому и проявляется восприятие книжником ордынцев вообще. Однако не только традиция повлияла на то, что существенную часть своего Послания Вассиан посвятил характеристике ордынского хана и феномену его власти. Складывавшаяся в момент написания памятника ситуация, а также стоявшие перед архиепископом цели настойчиво требовали от Вассиана особого внимания именно к фигуре «царя».
594
Там же. Интересно, что в отличие от своих предшественников Вассиан, называя в качестве причины нашествия «поганых» «Божье изволение», уточняет, что последнее происходит не за «согрешения» (plur.), а за «согрешение» (sing.).
Действительно, основной задачей Послания было создание стройной системы доказательств в пользу легитимности открытой борьбы с ордынским ханом. Традиционное восприятие власти монголо-татарских «царей» опиралось на представления о ее божественном происхождении, а также на установившееся в обществе понимание той социальной иерархии, в которой статус «царя» оказывался выше статуса великого князя. Согласно политическим реалиям и ментальным установкам периода монголо-татарского ига, «ордынский хан рассматривался как правитель более высокого ранга, чем великий князь владимирский, как его законный сюзерен» [595] . К концу же XV века происходит кардинальный пересмотр характера власти великого князя. Начиная со времени Куликовской битвы меняется отношение к власти ордынских ханов. Указанные обстоятельства ставят перед ростовским владыкой задачу легитимизации нового статуса великого князя, пересмотра существовавшей в сознании русских людей (и самого Ивана III [596] ) иерархии отношений между правителями Руси и чингисидами.
595
См. подробнее: Горский А. А. О титуле «царь» в средневековой Руси // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 206–208; Он же. Москва и Орда. М., 2000; С. 87–89; Он же. «Всего еси исполнена земля Русская…» Личности и ментальность русского средневековья: Очерки. М., 2001. С. 134–149.
596
О том, что фраза Вассиана о нежелании Ивана Васильевича «поднимать руки против самого царя» (см.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 530) является не «литературным приемом, не имеющим реальной почвы», а констатацией наличия у великого князя своеобразного «комплекса царя», свидетельствует хотя бы тот факт, что Послание ростовского владыки было обращено непосредственно к самому Ивану III. Указанное обстоятельство лишало книжника возможности приписывать своему адресату не существующие у того мысли и представления (см.: Горский А. А. О титуле «царь»… С. 209. Ср.: Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси… С. 120). Кстати, именно нежеланием великого князя «поднимать руку против самого царя» объясняют авторы краткой и пространной Повести о нашествии Тохтамыша отъезд Дмитрия Донского из Москвы в Кострому в 1382 году (ср.: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 143–144; ПЛДР. XIV — середина XV века. М., 1981. С. 192).
Высказываясь в пользу возможности борьбы Ивана III против Ахмата, Вассиан Рыло выстраивает свою аргументацию на противопоставлении фигур великого князя и ордынского «царя». Сравнение проводится как бы на трех уровнях: функциональном, иерархическом и смысловом.
Сопоставляя функции Ахмата и Ивана III по
В Послании «страшливый» Ахмат многократно именуется «окааным мысленым волком» [597] . По мнению великокняжеского духовника, ордынский хан («волк») пришел на Русь «хотя разорити христьанство», «на потребление всему христьанству и святых церквей запустение и осквернение» [598] , для того, чтобы «исхитить словесное стадо Христовых овець» [599] . В своих устремлениях Ахмат напоминает архиепископу Мамая. Дело в том, что в поисках примеров достойного поведения великого князя ростовский владыка обращается к событиям предшествующей истории Руси: к сюжетам, посвященным борьбе русских с половцами, а также к рассказам о победе Дмитрия Донского на Куликовом поле. Весьма показательно, что для Вассиана определение «волк» применимо к обоим предводителям ордынских нашествий. Описывая борьбу Дмитрия Ивановича с ордынским темником, Вассиан называет Мамая «разумным волком», который также стремится «исхитить словесное стадо Христовых овець» [600] . Определение врагов в «волчьем» качестве восходит к текстам Священного Писания [601] . Обозначение неприятеля при помощи определения «мысленый, разумный волк» было достаточно распространено в древнерусской литературе и, судя по всему, преследовало цель указать на явную антихристианскую направленность действий противника [602] .
597
ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 524–530.
598
Там же.
599
Там же. С. 524.
600
Там же. С. 528.
601
Иоанн. 10: 12; Деян. 20: 29.
602
См.: СлРЯ XI-XVII вв. Вып. 2. М., 1975. С. 314. Интересно, что указание на то, что Ахмат является именно «мысленым» «волком», вероятно, должно было порождать у читателей произведения некоторые аналогии с дьявольской сущностью «поганого супостата». Дело в том, что ордынский хан неоднократно назван в Послании «новым фараоном, поганым Измаиловым сыном», стремящимся «поработить» Русскую землю (см.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 532, 534). Возникающие же при этом аналогии с определением «мысленый фараон», судя по всему, напрямую отсылало древнерусского читателя к образу «лукавого» (см.: СлРЯ XI-XVII вв. Вып. 9. М., 1982. С. 332). О том, что подобные параллели в конце XV века действительно возникали и Вассиан Рыло именно на них и ориентировался, свидетельствует текст «Соборного послания российского духовенства великому князю Иоанну Васильевичу на Угру» (1480 г.) митрополита Геронтия. Движение «поганого царя», согласно «Соборному посланию», осуществляется при пособничестве «гордого змея», «вселукавого врага дьявола». См.: Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1 (1334–1598 гг.). СПб., 1841. С. 137. Сходные аналогии находим и в памятниках «куликовского цикла» (пространной летописной повести и в «Сказании о Мамаевом побоище»). Ср.: Сказания и повести о Куликовской битве. М., Л., 1982. С. 16, 20, 26, 32, 48; ПСРЛ. Т. 26. С. 126, 132. См. также: Дмитриев Л. А. Публицистические идеи «Сказания о Мамаевом побоище» // ТОДРЛ. Т. 11. М., Л., 1955. С. 151.
В противоположность Ахмату, Иван III выступает в качестве «пастыря» русских людей [603] . По мнению Вассиана, обязанности великого князя по отношению к «врученному» ему Богом «стаду словесных овец» сродни пастырским функциям [604] . В данном случае, стремясь отвратить Ивана III от соблазна бежать от надвигающейся опасности, ростовский архиепископ исходит из евангельских положений о том, что «пастырь добрый полагает жизнь свою за овец, а наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, и волк расхищает овец и разгоняет их» [605] .
603
ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 524, 526, 528.
604
Там же. С. 526.
605
Иоанн. 10. 11–12.
Вассиан, дословно цитируя приведенный текст Евангелия от Иоанна, призывает великого князя поступить «не яко наимник, но яко истинный пастырь». «Подщися избавити врученное тебе от Бога словесное ти стадо духовных овець от грядущего волка, — призывает владыка своего духовного сына, — а Господь Богъ укрепить тя и поможет ти, и всему твоему христолюбивому воинству» [606] . Именно таким видит Вассиан идеал должного поведения главы православного государства. С позиций Вассиана, отказ великого князя от борьбы с «волком» означает не только измену пастве, но предательство интересов всего христианства. Бегство Ивана III, по мнению владыки, «преложит» «честь» великого князя в «бесчестье», «славу» его в «бесславие» и даст возможность именовать его «предателем христьанским» [607] .
606
ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 524.
607
Там же. С. 526. С осуждением покинувших Москву супруги великого князя Софьи Палеолог и некоторых бояр выступил и другой современник событий 1480 года — автор рассказа о «стоянии на Угре», дошедшего в составе Типографской и близких к ней летописей. См.: ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 518–520.
Исходя из этого, архиепископ призывает Ивана Васильевича не поддаваться уговорам «льстивых развратницев», дабы не попасть в положение «бегуна» (термин Вассиана Рыло. — В. Р.), скитающегося «по иным странам». Вассиан еще раз подчеркивает пастырский статус своего духовного сына. Он указывает на неминуемую ответственность перед Богом в случае отказа от борьбы: «Убойся же и ты, о пастырю, не от твоих ли рук тех (паствы. — В. Р.) кровь взыщет Богъ, по пророческому слову? И где убо хощеши избежати или воцаритися, погубив врученное ти от Бога стадо?» [608]
608
ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 526. См.: Кудрявцев И. М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло… С. 174, 177. См. также: Приложение 2.
Вассиан Рыло сравнивает статусы Ивана III и Ахмата внутри иерархии «великий князь» — «ордынский царь».
Выступая против устоявшихся в обществе представлений, Вассиан предвосхищает возможные контраргументы Ивана III и его советников: «аще ли же любопришися и глаголеши: под клятвою есмы от прародителей, — еже не поднимати рукы противу царя, то како аз могу клятву разорити и съпротив царя стати». Исповедник великого князя совершенно четко расставляет те духовные приоритеты, которыми должен руководствоваться Иван III. По мнению владыки, гораздо выше страха нарушить клятву для великого князя должен быть страх предстать пред Божьим судом в качестве изменника интересов христианства. Вассиан сообщает своему духовному чаду, что «аще клятва по нужде бывает, прощати о таковых и разрешати нам повелено», да и вообще, по мнению владыки, «луче бе солгавшу живот получити, нежели истинствовавшу погибнути, еже есть пущати тех (татар. — В. Р.) в землю на разрушение и потребление всему христьанству» [609] . Как точно подметил Я. С. Лурье, ««клятва хану» была важным элементом русского исторического сознания XIV-XV веков; готовность Вассиана снять эту «клятву» отражала новое явление в русской общественной мысли» [610] . Но архиепископ не останавливается на констатации совершенно новой позиции церкви («святейшего митрополита и всего боголюбивого собора») и общества относительно возможности подобного клятвопреступления со стороны великого князя.
609
ПЛДР. Вторая половина XV века. С. 530.
610
Лурье Я. С. Две истории Руси XV века… С. 193.