Моника 2 часть
Шрифт:
– Она не дошла до твоей камеры, потому что место было уже занято. Там была другая женщина. Моника видела ее собственными глазами.
– Не может быть! – воскликнул изумленный Хуан.
– Так и было. Я был рядом и видел, как она подошла к решетке, посмотрела внутрь и взволнованно отошла. Она сказала Ренато, что речь идет об адвокате, но потом, наедине со мной… Она не назвала никого, да и не нужно было. Я хорошо знаю мир, и знаю на что способны женщины, подобные Айме.
– Не может быть…!
– Но это так. Одним махом были разрушены ее иллюзии, воспоминания… Было благородно заявлять в
– Боюсь, вы наивны, Ноэль, – произнес Хуан недоверчиво. – Моника – замечательная женщина… я же не буду торговаться привычками, мужеством, прямотой, верностью… Но она не любит меня, никогда не любила. Или она сказала, что любит?
– Ну, конкретно словами, не сказала… Но нужно учитывать ее унижение и разочарование… Она, как жена…
– Как жена? Нет, Ноэль, Моника никогда не была моей женой. Женщина, которую мне законно вручили в Кампо Реаль, которую я силой посадил на коня, продолжает быть сеньоритой де Мольнар.
Горестное выражение исказило губы Хуана. Старый нотариус смущенно посмотрел на него, сбитый с толку, но Хуан резко отреагировал, вцепившись в его плечо широкой и сильной рукой, как когтями, угрожая:
– Хорошо подумайте о том, что говорите; именно вы, ваш поступок может стоить очень дорого, потому что я способен…!
– Сними руку с плеча, ты сейчас его сломаешь, и хватит уже говорить глупости, – прервал Ноэль с притворным раздражением. – Я не буду повторять меня не касающееся, и меня не страшат твои глупые угрозы. Ты так вел себя с ней?
– Она была больна, почти умирала. Лихорадка мучила ее несколько дней. В течение нескольких недель она не приходила в себя. Когда она вернулась к жизни, моя пьяная ненависть уже прошла, и она была лишь бедной, нежной и хрупкой, как цветок, женщиной… ласточкой с надорванными крыльями, упавшей на палубу моего корабля…
Старый нотариус опустил голову. Какой-то странный комок в горле не давал ему говорить, слезы застилали усталые глаза, когда он проговорил:
– Однако ты странный тип, Хуан.
– Почему? – опроверг Хуан с обманчивым равнодушием. – Это не достоинство. Какое мне дело до еще одной женщины? Женщины, которая любит другого…
– Которая любит другого? Я совершенно уверен, что это ты.
– Я слышал это из ее уст много раз. Я пытался помочь ей вырваться из этой нездоровой любви. Вот уже час, как я понял, что любовь еще есть. Любовь, которая ужасает, пугает, унижает, но от которой она не может освободиться.
– Я бы поклялся, что она любит тебя, плакала о тебе, когда я увидел ее в одиночестве у скал, неподалеку от ее старого дома. Конечно, она сказала, что нет, но… – он мгновение сомневался, а затем медленно пробормотал: – Хочешь сказать, что Моника любит Ренато?
– Да, Ноэль, не хотелось бы говорить; но вы уже сказали и бесполезно возвращать назад слова. Не из-за бедняка Хуана, а из-за кабальеро Д`Отремон Моника де Мольнар хочет похоронить молодость в этих стенах и спрятать красоту в сумраке монастыря.
– Благодарю вас, что вы сразу же приняли меня, матушка…
– Конечно же. Этот смиренный монастырь – твой дом… Но сестра монахиня сказала, что тебя сопровождал муж и нотариус… Где же они? Почему не прошли?
–
Моника закрыла лицо руками; как подкошенная, она упала на широкую монашескую табуретку, стоящую рядом с прибранным письменным столом матери-настоятельницы, а та смотрела на нее с печальным удивлением, ласково провела бледной рукой по светлым и шелковистым волосам страдалицы, пытаясь утешить:
– Дочка… дочка, успокойся… Ты вне себя, словно обезумела…
– Матушка, я самое несчастное создание на земле!
– Не говори так. Преувеличивать нашу боль – грех. Тысячи, миллионы созданий бесконечно больше страдают, чем ты в эти минуты…
– Возможно, но я не могу больше. Если бы вы знали…
– Я знаю, дочка, знаю. Мне рассказали… Эта история дошла до нас, и с тех пор, как мне рассказали о твоей странной свадьбе, каждый день я надеялась, что мне удастся увидеть тебя и узнать правду из твоих уст… Ты сказала, что твой муж не злодей…
– Да, матушка… Он, который казался мне врагом, наверное, был единственным другом, который ходил по этой земле!
– Но в таком случае, дочка, какие же твои беды?
– Он хороший, великодушный… Сначала он чувствовал ко мне ненависть и презрение; гораздо позже сострадание, когда увидел меня несчастной. Теперь… теперь не чувствует ничего… Разве что некоторую благодарность… не более, а возможно, оскорбительную жалость, которая причиняет нам страдания, которые мы не понимаем…
– Ну… Но эти чувства не могут оскорблять и вредить тебе…
– Они оскорбляют и причиняют мне боль, рвут душу, потому что он любит другую! Любит безумно, с безудержной страстью, греховным безумием; любит ее, несмотря ни на кого и ни на что; любит, несмотря на ее предательство и подлость; любит, зная, что она никогда не будет принадлежать ему; любит, зная, что у нее нет сердца, и ищет ее губы, несмотря на то, что пьет яд с каждым поцелуем…
– Но… но это ужасно, – смутилась настоятельница. – Это… это не любовь, дочка… Это не что иное, как адская ловушка… Это пройдет… пройдет…
– Нет, матушка, не пройдет… Оно сильнее и наполняет его жизнь. Он любит самую обманчивую, притворную, трусливую и предательскую женщину, и его любовь навсегда… он любит ее всей душой…
– А ты…?
– Я люблю его точно также, матушка! Люблю безумно, слепо, самой сумасшедшей и греховной любовью… но лучше я тысячу раз умру, чем признаюсь ему в этом!
Моника рыдала, закрыв лицо руками, словно наконец прорвалась сдерживаемая плотина… Она плакала, а настоятельница молчала, позволяя излиться слезам, и затем произнесла: