Монмартрская сирота
Шрифт:
Тогда он смочил рану несколькими каплями карболовой кислоты, которую достал из походного ящика, принесенного Жо.
Только теперь он подумал о самом себе — о возможном заражении, о грозящей ему опасности.
Он взял бутылку с виски и тщательно прополоскал рот.
— Все, что было в моих силах, я сделал, — сказал он наконец.
Жена, все еще дрожащая и очень встревоженная, бросилась в его объятия и прошептала со слезами нежности на глазах:
— Как прекрасен твой поступок и как горжусь я тем, что принадлежу тебе!
Индеец
Дэрош предложил ему место в повозке, но индеец отказался, предпочитая ночлег на шелковистой благоухающей траве под открытым небом.
Случайный врач тщательно промыл рану слабым раствором карболовой кислоты, сделал перевязку, дал пациенту бутылку виски для поддержания сил, пожелал ему спокойной ночи и ушел, пообещав сделать на рассвете новую перевязку.
На следующий день, к удивлению и прискорбию Дэроша, индейца уже не было там, где он его накануне оставил: он куда-то исчез.
Жо, не любивший индейцев, как и все негры, дал полную волю желчности:
— Эти люди — негодяи, воры, пьяницы, неблагодарные… Он, как другие краснокожие, неблагодарен белому, спасшему ему жизнь, и придет скальпировать всех, чтобы красть скот, повозку и провизию.
Дэрош только пожал плечами.
Он тотчас же приступил к постройке фермы для разведения скота. Прежде всего нужно было найти название будущей ферме, или ранчо, как ее здесь называют.
В память о далекой родине решено было назвать ранчо Монмартром.
И теперь еще оно носит это название и указано так в межевых планах техасских землемеров под рубрикой небольших хозяйств.
Затем было выбрано место, возвышавшееся над всей равниной, где решено было построить жилище, и отведен участок под огород, который вскоре засеяли.
Эти работы потребовали упорного труда в течение целого месяца, пролетевшего незаметно и быстро как сон.
Однажды, на восходе солнца, в новой колонии поднялась сильная тревога: к ферме несся во весь опор большой отряд всадников.
По их беспорядочному строю, живописной одежде и длинным копьям, унизанным скальпами, легко было узнать индейцев.
Их было не менее ста, и они неслись с неслыханной быстротой на степных скакунах, таких же диких, как и их всадники. Спины неоседланных мустангов были покрыты шкурами пантер.
В пустынных местах каждого незнакомца приходится считать врагом; поэтому Дэрош и Жо схватили винтовки и, скрывшись с мадам Дэрош и детьми в повозке, решили упорно защищаться.
Вдруг Жо, весь бледный, насколько могут быть бледны негры, вскочил со вздохом облегчения:
— Хозяин!.. Госпожа!.. Индейцы — там — не враги… Они пришли вместе с женщинами повидать нас… Они идут не с войной.
В это время один из индейцев, по-видимому вождь, соскочил с коня, сбросил в знак мира оружие и приблизился к повозке.
— Ведь это наш индеец… тот
Парижанин действительно узнал в нем Черного Орла, который братски протягивал ему руки.
Дэрош протянул ему свои, и они искренне и горячо обнялись.
— О, мой славный краснокожий! Как я счастлив видеть вас! — смеясь и сияя от радости, говорил Дэрош. — А я уже стал вас считать человеком, недостойным доверия.
Индеец снова принял важный вид и, поклонившись мадам Дэрош, сказал:
— Черный Орел не забывает… Он обязан жизнью белому врачу… Благодарность — добродетель краснокожих… Белый врач всегда будет любимым братом Черного Орла.
— Я тоже буду вашим другом, вашим братом. Но скажите: каким ветром вас занесло?
— Черный Орел — главный вождь команчей. Он рассказал своим воинам, как белый спас ему жизнь, и они захотели познакомиться с белым другом краснокожих. Они попросили разрешения сопровождать вождя, когда он повезет жену, Красную Лилию, в лагерь своего друга.
— Как, ваша жена и ребенок здесь, и вы ничего не говорите? Где же они? Позовите их сейчас же? Между нами не должно быть никаких церемоний. Будьте у нас как дома.
Команч улыбнулся, повернулся к воинам и произнес несколько слов по-индейски.
Тотчас же от отряда отделился всадник на белом коне, которым он управлял с замечательной ловкостью.
Дэрош узнал в нем молодую женщину, прелестное создание, оригинальной и редкой красоты.
На ней была длинная, стянутая в талии блуза из дубленой кожи, а к груди был привязан кожаными ремнями очаровательный ребенок, протиравший крошечными кулачками заспанные глазенки.
Индианка соскочила с лошади со смущением, придававшим ей еще большую прелесть, приблизилась к европейцам.
Черный Орел с неподражаемым достоинством горделиво указал на нее и сказал:
— Вот Красная Лилия, моя жена, и Колибри, моя дочь!
Прекрасная индианка произнесла на гортанном наречии несколько слов, вызвавших одобрение Черного Орла и воинов-команчей.
Слова эти, полные благодарности, вождь переводил на английский язык по мере того, как она их произносила.
— Красная Лилия никогда не забудет, что белый спас ее мужа, великого вождя команчей. Она вечно будет верной сестрой белого, его жены, и ее дочь Колибри будет воспитана в любви к белым и их детям. Да ниспошлет им Маниту долгую и счастливую жизнь!
Ее речь, исходившая из самого сердца, глубоко тронула парижан. Эта благодарность, эта привязанность, которые она так живо чувствовала и о силе которых, как увидит сейчас читатель, свидетельствовали ужасные доказательства, взволновали их до глубины души.
Дети, Марсель и Элиза, подошли к молодой матери и с нежностью поцеловали крошечную Колибри.
Маленькая дикарка отвечала радостным смехом, и на ее бронзовых щечках появились ямочки. Все это переполняло счастьем родительские сердца.