Моно-но аварэ
Шрифт:
– Всё проходит, Хирото, – произнёс папа. – То чувство в твоём сердце, оно называется «моно-но аварэ». Это ощущение бренности всего в жизни. Солнце, цикада, Молот, мы сами; всё это – члены уравнений Джеймса Клерка Максвелла, и всё это эфемерные структуры, которым предназначено исчезнуть, чему-то всего за секунду, а чему-то за эон.
Я оглянулся вокруг: чистые улицы, медленно идущие люди, трава, вечерний свет, и я знал, что всё занимает своё место; всё было в порядке. Папа и я продолжали идти рядом, и наши
И хотя Молот висел прямо над нашими головами, я не боялся…
***
…В мою работу входит наблюдать за россыпью индикаторных лампочек. Панель передо мной немного похожа на гигантскую доску для игры в го.
Большую часть времени это чрезвычайно скучное занятие. Огоньки отмечают напряжение различных участков солнечного паруса, с периодичностью в несколько минут они загораются и гаснут по одной и той же схеме, которая соответствует тому, как мягко изгибается солнечный парус под истончающимся светом далёкого светила. Я знаю этот повторяющийся ритм так же хорошо, как дыхание спящей Минди.
Мы уже достигли хорошей доли скорости света. Ещё несколько лет – и будем двигаться с такой скоростью, что сможем направиться к 61 Девы и её первозданным планетам, оставив Солнце как забытое детское воспоминание.
Но сегодня ритм огоньков вдруг изменился. Было ощущение, что один из индикаторов в юго-западном углу мигает на какую-то долю секунды быстрее.
– Навигационная служба, – произношу я в микрофон, – говорит станция альфа слежения за парусом. Подтвердите, что мы на правильном курсе.
Минуту спустя в наушниках слышится голос Минди, в нём чувствуется небольшое удивление.
– Мы немного отклонились от курса. Что случилось?
– Пока не знаю.
Я смотрю на панель перед собой: один упрямый огонёк, мигающий не в такт, выбивающейся из общей гармонии…
***
…Мы с мамой поехали в Фукуоку без папы. Она объяснила:
– Мы собираемся за подарками на Рождество. Мы хотим сделать тебе сюрприз.
Папа улыбнулся и покачал головой.
Мы шли по улицам, забитым людьми. Это было последнее Рождество Земли, и в воздухе не витало особенного веселья.
В метро я увидел газету, которую держал в руках мужчина, сидевший рядом с нами. Заголовок был такой: США НАНОСИТ ОТВЕТНЫЙ УДАР. На большой фотографии триумфально улыбался американский президент. Ниже было несколько других фотографий, кое-какие я видел и до этого: первый экспериментальный американский спасательный звездолёт взрывается во время испытательного полёта несколько лет назад; лидер какой-то страны-изгоя, берущий на себя ответственность за теракт, перед телекамерами; американские солдаты, марширующие по улицам столицы этого государства.
На
Я ждал, когда мы начнём выбирать подарок для папы. Но вместо того, чтобы пойти в магазин электроники, как я предполагал, мы отправились в такой район города, где я раньше никогда не был. Мама достала телефон и сделала короткий звонок, разговаривая по-английски. Я с удивлением смотрел на неё.
Потом мы остановились перед зданием с большим американским флагом. Мы вошли внутрь и сели в комнате. Вошёл американец. Его лицо было печальным, но он изо всех сил старался не выглядеть грустным.
– Рин, – американец произнёс имя мамы и остановился. В этом слоге слышалось сожаление, тоска и какая-то запутанная история.
– Это доктор Гамильтон, – сказала мне мама.
Я кивнул и протянул руку, чтобы пожать его ладонь. По телевизору в американских фильмах я видел, что так принято в США.
Доктор Гамильтон и мама говорили некоторое время. Потом она заплакала, а доктор Гамильтон неловко стоял, как будто ему хотелось обнять её, но он не осмеливался.
– Ты останешься с доктором Гамильтоном, – сказала мне мама.
– Что?
Она сжала меня за плечи, наклонилась и заглянула в глаза.
– У американцев есть секретный корабль. Перед войной они успели запустить на орбиту всего один звездолёт. Доктор Гамильтон разрабатывал этот корабль. Он мой... старый друг и может взять на борт с собой одного человека. Это единственный шанс для тебя.
– Нет, я останусь.
В конце концов мама открыла дверь, чтобы выйти. Доктор Гамильтон крепко держал меня, а я кричал и пинал его.
Мы все были ошарашены, когда увидели, что в дверях стоит папа.
Мама зарыдала.
Папа обнял её, до этого я никогда не видел, как он это делает. Это выглядело очень по-американски.
– Извини, – сказала мама. Она плакала и повторяла: – Извини.
– Я понимаю, всё правильно, – ответил папа.
Доктор Гамильтон отпустил меня, и я подбежал к родителям и крепко обнял их обоих.
Мама посмотрела на папу и этим взглядом сказала всё и одновременно ничего.
Папино лицо перестало быть лицом восковой куклы и снова ожило. Он вздохнул и посмотрел на меня.
– Ты ведь не боишься? – спросил он.
Я покачал головой.
– Это правильно, что ты улетаешь, – сказал он. Он посмотрел в глаза доктора Гамильтона: – Спасибо, что ты помогаешь моему сыну.
Мама и я посмотрели на него с удивлением.
Одуванчики.
Бриз разбросает семя