Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе
Шрифт:
Они шли к Зайцу. Он сегодня сбежал с последнего урока «по делам». Я напросилась с ними – теперь мне почему-то очень захотелось увидеть Зайца. Последнее время мы с ним не часто пересекались. Был самый сезон, чтобы приводить в порядок технику, и понятно, что ему совсем было не до гулянок и чьей-то личной жизни. Но все-таки он был родной.
Мы подошли к дому, поднялись на второй этаж, позвонили. Открыл Заяц. Он совсем не удивился, увидев меня в компании ребят. А может, удивился, но виду не подал. Пройдя в комнату, мы сели на старый потертый диван. Мне вдруг так захотелось поделиться с ним своим триумфом. Подробности своего завоевания
Я попила воды, откинулась на спинку дивана, и только тогда пришло понимание, что завтра в пять мы встречаемся с Мишкой, а я даже не знаю – где. Я так обрадовалась его согласию встретиться со мной, что убежала, не спросив, где именно мы будем встречаться. Написать ему я уже не могла – завтра начинались майские праздники. Тогда как быть? Скорее всего, он решит зайти за мной, раз нет точного места встречи. Но я этого не хотела. Пока не хотела. В таком случае нужно будет перехватить его по дороге. Заранее выйти на перекресток и ждать. А увидев, просто пойти навстречу.
Разобравшись с этим, я немного успокоилась и посмотрела на ребят. Они говорили о чем-то своем, не обращая на меня никакого внимания, как не обращают внимания на ничем не примечательную мебель. И я решила, что мне пора домой.
– Мне пора домой.
Заяц удивленно посмотрел на меня.
– Аль, извини, просто нам срочно надо договориться об одном деле. – Он был такой взрослый, серьезный.
– Все нормально! Просто мне пора. Но я могу в другой раз зайти. Если хочешь. Поболтать.
– Да! Конечно. Буду рад.
«Не будешь. А если и будешь, то снова незаметно. Как сейчас». Не мой больше Заяц. А ведь могли бы оставаться друзьями. Могли бы, как в детстве, болтать обо всем и смеяться без умолку. «Не понимаю я тебя, Заяц. Вроде интересный, не дурак, а какой-то с возрастом сам себе на уме стал. Ты ведь мне нравился когда-то. И сейчас я с триумфом своим дурацким не к кому-то, а к тебе зашла. Но, видимо, уже все. Мои мечты о нашей с тобой теплой братской дружбе до гроба переехал ты на своем мотоцикле».
Я вышла на улицу и сразу погрузилась в мысли о предстоящем свидании.
Невыносимо длинный день
Ночью я почти не спала – строила планы, представляла, боялась, сомневалась, уговаривала себя, успокаивала себя, заставляла уснуть. Только под утро, когда совсем устала, провалилась в забытье. Не сон и не явь. Междусонье, когда все слышишь, присутствуешь снаружи, но закрываешь глаза и сразу видишь что-то уже нереальное, но не совсем еще сон.
Утром просыпаться, вылезать из кровати и куда-то идти не хотелось. Никуда идти не хотелось. Я бы так и провалялась до пяти часов. А может, и больше. К стыду своему, я не была уверена, что вчера поступила правильно. Уже не было вчерашней легкости, не было ощущения полета. Было противно от мысли, что я опять ошиблась, сделала что-то не то. И вообще у меня ничего не получится. Неизвестность напрягала: вдруг это ловушка и он согласился,
Я встала в десять. Довольно поздно для меня. В выходные я любила вставать пораньше. Любила доподъемную тишину, когда весь дом еще спит. Папа сегодня поднялся ни свет ни заря и уехал на первомайскую демонстрацию. Тогда это было обязательно, всех посылали от работы, и прогулять было нельзя. Сестра отправилась куда-то с друзьями на все праздники. Мама демонстрации игнорировала, поэтому она, Тимурчик и два наших кота были дома. Я позавтракала, без напоминания и уговоров пропылесосила, вытерла пыль и помыла пол. Убираться я не любила и обычно оттягивала момент уборки до последнего китайского предупреждения грозным голосом, но сегодня для меня уборка была хоть каким-то средством скоротать время до пяти.
Но еще и двенадцати не было, как я все закончила. Время тянулось, как жеванная жвачка, и снова надо было придумывать, чем его заполнить. В час вернулся с демонстрации папа и лег отдохнуть. Чтобы не мешать ему, я взяла книгу, Тимурчика и пошла во двор загорать.
Несколько слов про наш дом. Он у нас был старый, деревянный, двухэтажный – можно даже сказать, трехэтажный, если считать чердак. Вокруг дома достаточно широкий двор. Под окнами цветы и кормушка для птиц – наших постоянных-переменных приживал. За домом небольшой сад-огород: ягодные кусты, грядочки с овощами и зеленью, две яблони и слива. В теплую погоду я выпрыгивала в купальнике прямо в окно и устраивалась в удобном кресле от старой папиной машины, которое он поставил во дворе для отдыха. Кресло достаточно хорошо сохранилось, и в нем удобно было загорать, дремать и даже готовиться к урокам – совмещать приятное с полезным.
Я читала, пока мама не позвала обедать. Тут я поняла, что есть я не хочу совсем. А еще – не знаю, что мне надеть на встречу, и понятия не имею, о чем говорить с Мишкой и как себя вести. В три часа мама собралась, как обычно, погулять с Тимурчиком, и я пошла с ней. Погуляли, поговорили о чем-то, прошло еще полчаса.
Когда мы подходили к дому, прибыла электричка из города. В конце улицы появилось несколько человек, идущих со станции. Среди них я разглядела Мишку. Он был еще довольно далеко, и я надеялась, что мама его не заметит. Мне бы этого не хотелось. Она не заметила.
Мы вернулись. До встречи оставалось полтора часа. Наверно, он успеет дойти домой, поесть и переодеться. А после этого пойдет ко мне. Только бы не зашел сейчас. Я стояла у окна за занавеской, когда он, не взглянув в мою сторону, прошел мимо. В другой раз я бы разозлилась, но не сейчас. Никто ничего не должен знать. И он не должен выдать себя раньше времени.
Последний час тянулся особенно мучительно. Я все-таки немного поела – затолкала в себя второе и потом долго пила несладкий чай с черным хлебом. Наконец-то последний час истек, и я сообщила маме, что скоро пойду гулять с ребятами. Это как-то само пришло мне в голову. И сразу отпала необходимость специально наряжаться и причесываться. Чтобы не вызвать лишних подозрений, я оделась как обычно одевалась на прогулку: джинсы, высокие черные кеды и любимая в белую и зеленую клетку широкая рубашка-ковбойка с закатанными до локтей рукавами. Это была одна из папиных рубашек. Но он все равно ее не носил и не возражал, когда я забрала ее себе.