Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе
Шрифт:
С одной стороны вдоль поселка, имеющего форму почти правильного прямоугольника, протянулась железная дорога, с другой его окаймляет полукругом шоссе, отрезая от большого колхозного поля. Ни шоссе, ни колхозный сторож не спасали урожай от местных налетчиков, особенно детей, для которых эти набеги были сродни рисковой игре в войнушку, где противниками были то горох, то капуста, то картошка. Иногда поле одиноко отдыхало от колхозных посадок и налетов, и тогда высокая трава переливалась мягкими волнами на ветру, заманивая влюбленные парочки прилечь и отдохнуть. С двух других сторон за поселком – лес, огибающий поселок буквой Г.
А теперь представьте этот аккуратный прямоугольник, пересеченный параллелями и перпендикулярами улиц, с высоты птичьего полета. Или чуть ниже птичьего, чтобы можно было внимательнее приглядеться. Что мы видим? Крыши домов, дворики, огороды, детские полуразрушенные площадки, два магазинчика, школу в виде широкой
Представили? А теперь представьте: май, три часа дня. Тепло и безветренно. Рабочий день, и на улицах почти никого: кто-то работает, а кто-то отдыхает после обеда. По двум длинным параллельным улицам движутся две точки. А если опуститься чуть ниже – две фигуры. А если еще приблизиться – Он и Она. Она идет из точки А в точку D, Он – из точки В в точку С. Идут целенаправленно, не медленно, но и не очень торопятся. На перекрестках немного замедляют шаг и смотрят в направлении друг друга. Увидев один другого, продолжают идти дальше, пересекая улицы и сверяясь на перекрестках. Они как будто вместе, но только на расстоянии каких-то шестисот метров. Миновав таким образом последний перекресток, они приближаются к улице, отделяющей поселок от полосы пустыря и леса за ним. Здесь асфальт заканчивается и к лесу ведет дорожка из крупного речного песка. На этом последнем отрезке пути к точке С Он ускоряет шаг и появляется на последней улице раньше Нее. Он быстро поворачивает направо и движется по направлению к точке D, где должна появиться Она. Но, не доходя, останавливается в том месте, откуда видна песчаная дорожка, ведущая в лес, достает сигарету и прикуривает, часто сплевывая. Вот и Она появляется на повороте. Она видит Его и замедляет шаг, как будто раздумывая, стоит ли идти дальше. Он, продолжая курить и небрежно сплевывать, молча смотрит на Нее, чуть склонив голову набок. Медленно подойдя к Нему, Она ненадолго останавливается. Возможно, они обмениваются парой слов. Затем Он бросает окурок и несильно вдавливает его в землю. Они разворачиваются, переходят улицу, словно пересекают последний рубеж, и по песчаной дорожке идут в сторону леса. Теперь они как будто рядом, но все так же параллельны, как две параллельные прямые, которые не пересекаются. Они идут, не приближаясь друг к другу и глядя вперед. И через несколько минут скрываются под кронами деревьев.
* * *
Эта живая картинка всегда со мной. Когда-то я сама придумала ее и перенесла в реальную жизнь. Театр, перфоманс. Придумала – и теперь сама же не могу забыть. Раньше казалось, что все детское должно забыться, раствориться в более интересной, с точки зрения многих детей, взрослой жизни. Такой настоящей, насыщенной событиями, чувствами, новыми людьми и новыми отношениями. Но, став взрослым, понимаешь, что от прошлого никуда не уйти. Настоящее магнитом притягивает к себе прошлое. Я бы не сказала, что все время нахожусь в прошлом. Просто жизнь одна. Не в том смысле, что у кошки восемь, а у нас одна. А в том, что все когда-то произошедшее с нами собирается, как бусины, на одну нитку и существует как отдельное в целом. Эти бусы и есть жизнь, которая состоит из прошлого и настоящего, из бусинок дней и ночей, бусинок недель, месяцев и лет. И себя всегда можно ощущать одновременно и бусиной, и бусами, будучи тогда и теперь одним и тем же человеком. Единственным и единым – ребенком, подростком, взрослым. Прошлое всегда есть в настоящем. Поэтому все прошлые детские чувства – они во мне, и мысли – во мне, и воспоминания – во мне, здесь и сейчас. И неудивительно, что мы так часто узнаем в новых знакомых, новых друзьях, в любимых, что-то очень хорошо знакомое, что-то свое. Что-то, что мы уже когда-то встречали, когда-то чувствовали, когда-то видели.
А еще первые детские впечатления часто самые сильные. Потому что тогда все впервые. Вот ты только что гулял с мамой за руку, но стоило отпустить ее на секунду – и неожиданно начинаешь открывать для себя новый мир. Точнее, он сам, без спроса открывается перед тобой. И ты вдруг понимаешь, что дружба – это не просто встречаться каждый день и вместе проводить время, а что-то большее. И что твой вчерашний самый близкий друг, оказывается, вообще не считал тебя своим другом и ему ничего не стоит бросить тебя и завести новых друзей. Ты в первый раз сталкиваешься с предательством, в первый раз остро переживаешь его и, не желая в будущем наступать на те же грабли, боишься сближаться с кем-то
Часть первая
Осень, Пушкин, похороны и первый поцелуй
Я никогда не любила осень. Мне бы в голову не пришло сказать: «Унылая пора – очей очарованье». Может быть, Александр Сергеевич хотел написать «разочарованье», но получилось бы кривовато, не по-пушкински, и он покривил душой? Или просто вкусы у всех разные и кому-то и осень – очарование? Разница во вкусах, однако, не мешала мне быть влюбленной в Пушкина. В пору детства, за неимением пока реальных отношений, я была влюблена в Александра Сергеевича, несмотря на его не очень привлекательную внешность и репутацию. Была влюблена, как в своего парня, который просто где-то далеко сейчас, но я его жду и обязательно дождусь. И конечно же все его стихи были тайными посланиями мне, и я не могла их не любить всем сердцем. Не все подряд. Но томик стихов любимого всегда лежал рядом на столе, и, когда становилось грустно и одиноко, я загадывала какой-нибудь вопрос, открывала книгу на любой странице и любимый мне отвечал – иногда совсем невпопад, но чаще попадал в самую суть, приятно радуя. Так и болтали.
Вот и присмотреться к осени Александр Сергеевич уговорил меня своими стихами, и я научилась как-то ее терпеть и смотреть на нее «глазами любимого». Но настоящей пушкинской осени всегда было очень мало. Хорошо, конечно, когда в слякоть и непогоду ты можешь сидеть дома и глядеть в окно, подперев подбородок рукой. Смотреть из теплой комнаты на голые деревья, дождь, прилипшие к земле грязные листья, спешащих на электричку или домой людей в бесформенной, мокрой одежде, пытающихся справиться с зонтами, которые то и дело выгибает ветром и вырывает из рук. Но когда тебе надо ежедневно в такую погоду вставать рано утром и идти в школу, пусть даже ты любишь школу и своих одноклассников, – тут извини, милый Пушкин, но я с тобой не согласна. В нашем климате и весну сложно признать очарованием с ее неопределенностью, изменчивостью, холодом, грязью и слякотью до середины апреля. Для меня всегда существовало только два нормальных времени года – зима и лето, а остальное – просто переход. Сейчас я стала терпимее, уже могу видеть красоту и в переходных сезонах, но тогда…
Однако в школьном возрасте осень в первую очередь – это первый день после летних каникул, а значит, первое сентября и привет, школа. День возвращения в школу всегда был волнительным. А в этот год волнение усугубляли особые причины: к нам в шестой класс должны были прийти сразу три новичка-мальчика. Так получилось, что мальчиков в нашем классе было меньше девочек. Класс у нас, как говорили учителя, был развит не по годам – сплошные акселераты и акселератки, и между девочками шла вечная борьба за мальчиков. Некоторым более скромным девочкам мальчиков не доставалось вообще. Поэтому не удивительно, что все волновались и общее волнение захватило и меня. Хотя для меня нехватка мальчиков не была проблемой – портфель всегда было кому донести до дома. Поклонников хватало, а сама я была однолюбом и любила, как уже говорила, Александра Сергеевича. Правда еще немного Петра Первого – этого уже за его стать, мужской характер и густые волнистые волосы.
И вообще проблемы девчонок меня не часто волновали. Может, из-за этого и отношения с ними как-то не складывались. С мальчишками всегда было проще. И чувствовать себя одновременно и девочкой (от этого уже никуда было не деться), и своим в доску парнем было интереснее. Наверное, девочки тогда завидовали мне и моей дружбе с мальчишками и, в свою очередь, не спешили дружить со мной. Но в школьную пору я об этом не сожалела: зачем мне девчонки, если есть мальчишки? С мальчишками было интересней: и по заборам побегать, и в войну поиграть, за футбол поболеть и просто поржать. Они не притворялись, не ныли, не кривлялись, не лицемерили, как все девчонки. В моих глазах мальчишки были настоящими.
Впрочем, одна подруга у меня тогда была. Ее звали Тиша – от фамилии Тишина (с ударением на первый слог), да и тихая она была. Дружили мы с первого класса, и наша дружба мне больше напоминала отношения рыцаря и оруженосца. Она ходила за мной преданным хвостиком, ей было интересно рядом, она выслушивала меня, разделяла мои переживания. А мне нравилось, что и у меня есть подруга, и я всегда защищала ее, если кто-то ее пытался обидеть, и давала ей списывать домашку, так как сама была круглой отличницей. Я считала ее своей лучшей и единственной подругой. Видимо, и в дружбе я была однолюб.