Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

Кружинина Аля

А еще у меня был друг. Его все звали Заяц. Не по каким-то «заячьим» качествам характера (тут он был скорее вожак волчьей стаи, Акелла), а просто потому что Даня Зайцев. А все Зайцевы обречены. И по имени его никто не звал, включая меня. У нас с ним была интересная и странная дружба. Мы были знакомы с шести лет. В то время его семья переехала и поселилась неподалеку. Сначала мы вместе занимались фигурным катанием, потом вместе танцевали на хореографии, пели в хоре и читали стихи в кружке художественного слова. Как именно завязалась наша дружба, вспомнить невозможно. Он был мне как родственник. Мы взрослели, наши общие занятия в кружках постепенно заканчивались, а связь оставалась. У нас была общая компания, мы гуляли, болтали, катались на велосипедах. И он был мне просто друг – никаких влюбленностей и никакой романтики. А для него я была «своим в доску парнем». Поэтому я и удивилась так, когда в пятом классе он однажды поцеловал меня.

Вообще,

в этой книге все поцелуи происходят чаще всего вдруг. Но эта история заслуживает отдельного внимания, ведь на нее повлияли события государственной важности. Да и поцелуй этот был первый. Итак, в тот день мы сбежали с траурной линейки. Кажется, тогда умер Черненко, и по телевизору транслировали его похороны. Мы с Зайцем не были циниками и бесчувственными тварями. Черненко, как и любого, кто покидал этот мир, было жалко. Но к тому времени траурные торжественные линейки уже стали чем-то обыденным: Черненко был третьим главой правительства, которого хоронили в прямом эфире на всю страну. И на каждых похоронах мы всей средней школой обязаны были присутствовать, сидя рядами перед телевизором, выставленным в фойе. Детская впечатлительность как могла справлялась с такой нагрузкой, но иногда доходило до абсурда. Однажды я пришла домой из школы и напряглась с порога, услышав по радио траурно-печальную музыку. Поинтересовавшись у мамы, что случилось, и узнав, что сегодня умер Ленин, я разрыдалась. Мама очень удивилась моей реакции – ведь всем, и мне в том числе, было известно, что Ленин умер в начале века, а мы, слава богу, жили уже в конце. Просто страна до сих пор активно грустила по этому поводу, как будто это произошло вчера. Благодаря маме адекватность вернулась ко мне быстро, слезы высохли и горе было забыто. Но нервы, конечно, от этих похорон незнакомых мне лично людей были ни к черту.

Вот так и получилось, что в пятом классе слишком много было про похороны, а хотелось уже про дружбу и про любовь. Нездоровый такой перекос.

Может поэтому и возник это поцелуй? Он оказался неожиданным и приятным – этот невинный поцелуй в щеку, пока мы прятались от похорон в туалете. По крайней мере, таким он оказался для меня. Как это было для Зайца, не знаю – спросить я постеснялась, хотя было любопытно, готовился ли он к этому, был ли тогда влюблен в меня и что вообще хотел. Но это так и осталось тайной, покрытой мраком. Больше мы никогда не целовались и никогда не говорили об этом, хотя иногда мне казалось, что в то время все-таки что-то между нами было помимо дружбы.

Особенно я чувствовала это на классных дискотеках, в которых для всех интереснее были не столько сами танцы, сколько общение, разрешенная близость и просыпающиеся чувства. Именно на таких дискотеках можно было узнать, кто как к кому относится. Быстрые танцы не в счет – валять дурака под музыку нравилось всем. Совсем другое дело «медляки». На них решались только самые отважные. Стесняющиеся слабаки, хихикая, рассаживались по стульям и шушукались, наблюдая за образовавшимися парами. Но и среди оставшихся танцевать не все могли нарушить безопасную дистанцию. Даже когда обязательный на таких мероприятиях дежурный учитель выходил в коридор и, как по мановению волшебной палочки, сразу выключался свет и класс погружался в темноту, разбавляемую только светом уличных фонарей из окон, смущенные мальчики держались от своих девочек на расстоянии вытянутых дрожащих рук.

Но Заяц был самым отважным в моих глазах, он никогда не смущался. Сплетя кольцом руки за моей спиной, он легко обнимал меня за талию. Я даже могла положить ему подбородок на плечо – мы были с ним тогда одного роста. Мы медленно двигались, не говоря ни слова, наше дыхание сливалось, и было непонятно – он это дышит или я. Наше молчание не было стеснением, не было отсутствием темы для разговора – мы всегда могли найти о чем поговорить. Эта тишина отделяла подобные мгновения от других наших с ним мгновений. За этой тишиной скрывалась какая-то тихая тайна. В эти мгновения рядом со мной не было того моего друга Зайца. Вместо него появлялся другой – серьезный, какой-то взрослый и притягательно-чужой.

Личная жизнь важнее учебы

Как у меня была Тиша, так у Зайца был свой преданный друг – рыжий, конопатый и всегда позитивный Василий. Они были как пара Дон Кихот и Санчо Панса. Сходство стало заметным, когда Заяц, взрослея, вытянулся и похудел, а Василий все больше округлялся и не торопился расти. Так они и держались все время парой – и в школе, и после уроков.

Заяц действительно из школы уходил всегда с Василием и никогда не носил мой портфель – видимо, не царское это было дело. Его носили другие. Чаще всего, помимо Тиши, меня домой провожал Масик – мой «воздыхатель», как называла его мама. Масик нравился моей маме. Он и правда был очень трогательным – ниже меня ростом, с беспорядочной копной светло-русых волос и детским пушком на лице. В классе он сидел на задней парте,

и, когда бы я ни оглянулась, я обнаруживала, что он смотрит на меня грустно из-под своих длинных светлых пушистых ресниц. И, так как жили мы недалеко друг от друга и нам все равно было по пути, он вызывался носить мою сумку после школы. Но даже тогда он больше молчал, вздыхал и очень стеснялся.

Вот, пожалуй, и все о моей личной жизни в то время. Не густо.

Теперь еще пара слов о личной жизни одноклассников. Атмосфера в классе в этом смысле была напряженная. Учителя, жалуясь родителям на плохую успеваемость, говорили, что думать об учебе их детям некогда, потому что на уме одна любовь. «Записочками перекидываются, глазки друг другу строят и никакого желания учиться». В этом была доля правды. Тогда мобильных телефонов не было и эсэмэсок еще не писали. Поэтому записки так и летали по классу. Иногда какому-нибудь ловкому и внимательному учителю их удавалось перехватывать. Но сразу скажу: почти все наши педагоги были воспитанными людьми, тайну переписки не нарушали, записки не читали, а после уроков отдавали адресату. За это их уважали, и в целом дисциплина на уроках, если не считать летающих записок, была терпимой. Учителей слушали, им не хамили и в меру своих сил старались не огорчать их своей неуспеваемостью.

Но в семье не без урода. И среди учителей оказался один такой – неприятный средних лет мужичок. Свою кличку Батон он приобрел, преподавая нам ботанику. Помимо ботаники он также вел уроки химии и иногда физкультуры. Он вообще был многостаночником. На переменах Батон подглядывал, подслушивал, ловил бегающих по коридору школьников, которых потом за ухо отводил к себе в кабинет и заставлял там мыть пол и иногда химические колбы, попахивающие алкоголем. Ни на перемене, ни на уроке он не выпускал из рук длинную деревянную указку – свое страшное оружие. Видимо, слава мушкетеров не давала ему покоя. Он мог неожиданно напасть с ней на кого-нибудь из мальчишек, кто, по его мнению, заслуживал кары, и больно ударить – даже по голове. Понятно, что школьники – не мушкетеры, вызвать на дуэль его не могли, как и ответить тем же. И он, довольный своим могуществом, взирал на всех важно и плотоядно, то и дело выискивая новую жертву. Его не любили ни школьники, ни, по-моему, сами учителя. Но, несмотря на это, невоздержанный, импульсивный Батон-многостаночник не один год процветал в школе, и никто на него не жаловался. Когда в школу наконец пришли настоящие учителя физкультуры и химии, Батон как-то сдулся и погрустнел. Видимо, королевство для него стало маловато, уже не мог он разгуляться так, как раньше. С тех пор он вел только ботанику и биологию, а потом и здесь его заменили, и он покинул школу. После поговаривали, что его видели в городе – он стал водителем трамвая. Надеюсь, хоть там он никого не бил.

Незаметное появление героя

Итак, к первому сентября в нашем малонаселенном мальчиками классе уже давно все перевлюблялись и успели друг другу надоесть. Душа рвалась, просила сюрпризов, новых впечатлений и наконец была услышана. В наш теперь уже шестой класс пришли сразу трое новеньких!

Слух об их появлении с утра летал по школе, и все девочки класса заранее выстроились вдоль стен группками и томились в ожидании. Всегда надо быть готовой к встрече с судьбой. Вдруг войдет именно тот, кто «в сновиденьях мне являлся» и «незримый был уж мил»? Конечно, я тоже ждала, но скорее как ждут Деда Мороза с подарками. Было волнительно, любопытно, но без предчувствий и с легким налетом иронии. Меня раззадоривала атмосфера соперничества – кому достанется главный приз, кто победит, кто получит самого долгожданного новичка? Я была отличница и любила побеждать. И в этот раз была бы не прочь утереть всем нос. Но что именно сейчас я встречусь с судьбой, мне не верилось. К тому же у меня был друг Заяц, хотя то, что между нами было, как будто не совсем про чувства. В общем, мы ждали. От избытка адреналина щеки горели, руки потели и во рту становилось сухо.

Мальчишки в свою очередь никого не ждали, ничего не предчувствовали. Хотя, может, просто ждали по-своему и лишь делали вид, что им все равно. Старые добрые одноклассники, такие привычные и уютные, как поношенные домашние тапочки, носились по школьному коридору словно умалишенные, скакали друг на друге верхом, устраивая конные бои, падали, кричали – словом, отрывались перед первым уроком нового учебного года по полной программе. Иногда они подбегали к нам с какой-нибудь детской провокацией, явно требуя к себе внимания. От их нарядного по случаю праздничной линейки внешнего вида не осталось следа: колени и локти лоснились, волосы топорщились, пот катился градом. Детский сад… Девочки все-таки взрослеют быстрее. Может, стоит познакомиться с ребятами из старших классов? Они как-то посерьезнее уже, поинтереснее. Никогда раньше в голову не приходила мне эта мысль. Надо приглядеться… Я стала вспоминать мальчиков-старшеклассников, которых видела иногда в коридорах школы, и чуть не пропустила появление новеньких.