Монстры под лестницей
Шрифт:
– Клещей? – брезгливо сморщил я нос и убрал с газеты руку, на автомате оттирая ее о штанину.
– Клещи, плесень, грибок – тут им вольная воля, – глаза старика хитро щурились под кустистыми бровями. Шляпу он не снял даже в помещении. – Ну, так что ищешь?
– Хотел побольше узнать об этом месте, – сказал я почти правду.
– И как, узнал?
– Не особо.
– Не особо или не то, что хотел?
Я заерзал на стуле, а дед хитро ухмыльнулся:
– Тогда тебе стоит взять из архива нашу местную газетенку – ее закрыли лет десять назад, но до этого она собирала как раз такие истории, какие любят
Дед подмигнул так, что все складки и морщины его лица резко обозначились, натянулись как сеть, и вот мгновение – и в ее центре возник белесый паук-глаз.
– Мы звали ее Шутиха, так как временами она публиковала материальчики, которые трещали похлеще петард, брошенных в огонь.
– А вы давно тут живете?
– А то! Полвека и еще немного: уезжал, но вернулся – мы все в этом городишке прокляты и привязаны к здешним полям и холмам. Словно пустили корни.
Мне почудилось, что старик не шутил – что он, и правда, жалел или злился на эти узы.
– А дом на окраине? В Сосновом тупике?
– О, уже познакомился с гнездом Паучихи? Наверное, и ее прихвостня тогда видел. Чего тебя туда носило? Держись от них подальше.
Дед поднялся, нахмурился, и, будь мы на улице, он обязательно бы злобно сплюнул, но в библиотеке сдержался – лишь пожевал обветренные губы, сдвинул брови еще сильнее и, поправив потертую шляпу, двинул к выходу, постукивая палкой.
«В нем метра два, не меньше», – подумал я, провожая его взглядом. Почему-то этот вытянутый силуэт напомнил о моих ночных кошмарах. Ничего конкретного, просто привкус. Как иногда ветерок приносит запах из прошлого, и во рту появляется вкус молочного коктейля или черничного пирога. Холодок пробежал по спине.
– А как называлась-то газета? – запоздало крикнул я, и тут же зажал рот руками.
Я выскочил из-за стола, покосился на конторку, за которой сидела библиотекарь. Но она даже головы на меня не подняла, даже глаз не скосила поверх очков. Да чего там! У нее даже очков-то не было!
Я схватил ворох газет, еле дотащил до стола сдачи и, бахнув, со всех ног побежал вслед за стариком, надеясь, что этот трехногий великан не успел уйти далеко.
– Постойте, – закричал я, увидев старика на улице.
Старик остановился, положил руки на посох и дождался меня. Рядом уже вился Граф – сегодня он выглядел еще больше. Пес вывалил язык и, виляя хвостом, потрусил ко мне.
Я запустил пальцы в жесткую шерсть пса, почесал зверя за ухом.
– Вы оставляете его одного на улице? – удивленно спросил я.
– Нет, это он позволяет мне иногда одному захаживать в разные местечки, чтобы пропустить пинту пивка или поговорить с любопытными носами, вроде твоего.
– Ну, так что? – я наклонил голову набок, прищурился и так хитро, как игрок, удерживающий флеш-рояль, спросил: – Вы знаете все-все в Амбертоне?
– А ты упорный малый, – крякнул старик, смерил меня цепким взглядом, но не стал открывать своих карт. – Может, и не все, но побольше некоторых.
– Если так, то скажите мне, как пройти к кладбищу?
Глава 7
Мертвецы и вороний погост
Хоть
Городское кладбище. Мрачное, суровое и страшно притягательное. Это точно будет настоящим приключением.
– Знаешь, малец, – рассмеялся дед. – Как-то не собирался я туда пока.
– Вы меня доведите, а дальше я сам, – Бравый Макс иногда слишком самонадеян.
Старик хмыкнул, а я, выждав пару секунд, спросил:
– А про клещей – правда? – эта мысль просто не отпускала меня.
– О да! – старик остановился, оперся на свою палку и прошептал. – Была одна история. Жуткая, как уханье совы в полночь, и колючая, как мелкий снег февраля.
Я весь напрягся, уши на макушке, глаза пошире:
– Расскажите!
– Даже не знаю, – старик потер подбородок. – А ты не слишком мал для таких история?
– Я в самый раз для таких историй! – залыбился я. – Зуб даю!
– Не разбрасывайся зубами, – покачал головой дед. – А то прогневишь зубных фей, и дантисты оставят тебя без штанов.
Я рассмеялся.
– Значит, про книжных клещей?
Я энергично закивал, и старик начал рассказ. Его голос шуршал как листва на ветру, иногда поскрипывал как старые ветви, но слова впивались в мой разум и оседали красочными образами.
– Давно это было, почти полвека назад. В нашем янтарном городке разгорелся скандал. Шутиха тогда раздула его, да так, что пламя страха и волны слухов перекидывались с дома на дом, захлестывая мысли одного горожанина за другим. До Черной ночи оставалось совсем немного, и легкое напряжение витало в воздухе как первые заморозки, сковывающие превшую листву поутру.
– Черной ночи? – спросил я. – Что за Черная ночь?
– Будешь перебивать, я перестану рассказывать, и помрешь от любопытства, – шикнул на меня старик, но, смягчившись, добавил. – Черной ночью мы называем лунные затмения. А в тот год оно пришлось на конец октября. В дни пустоты, когда тени просачиваются из земли, а корни отпускают плененные души.
– Ого, – вырвалось у меня, но я тут же зажал рот ладошкой.
Старик крякнул.
– В тот год я был примерно, как ты, и такой же буйный и охочий до приключений. Потому помню все как сейчас. Полутень окутала мир, ночная птица опустилась на крышу дома и мерно ухала… Старухи пугали нас, что ночная птица прилетает, чтобы призвать душу в иной мир. И такая душа найдется, стоит лишь подождать. Полночное уханье и правда пробирает до костей. А под все эти рассказы так и вовсе нутро выворачивает. Как обычно мы готовились к дням пустоты, сейчас вы зовете их Хэллоуин, но в Амбертоне, еще со времен Колеса Сосен знали, что это граница меж миров, тлеющая преграда. А когда на это время выпадает затмение Луны – жди беды. В прошлые века нас берегли сосны, впитывали хворь наземного мира, его страхи и тьму, и по корням несли в мир иной, где всему злому и место. Запечатывали в янтаре – жидком свете. Но как их не стало… Теперь выкручиваться приходилось самим.