Мораль святого Игнатия
Шрифт:
Вторым был Эмиль де Галлен, сын богатой вдовы Аманды де Галлен, женщины благочестивой и строгой. Мальчик не причинял воспитателю никаких хлопот, но на занятиях часто отвлекался, погружаясь в мечтания.
Третьим был Филипп д'Этранж, сын графа Люсьена, префекта Безансона, главы департамента. На лице ректора промелькнула мягкая улыбка. "Очень милый мальчуган. Я замечал, впрочем, промолвил отец Жасинт, что отец воспитатель излишне благоволил к мальчику и потворствовал далеко не лучшим его поступкам. Однако, я не хочу сказать, что Филипп испорчен. Он с ленцой, но это добрый и одарённый малыш". Дюран переглянулся с Горацием, в глазах его застыла тоска. Он не любил детей высокопоставленных чиновников, и сожалел, что сын префекта
Далее ректор рассказал о сыне местного судьи кассационного суда, Мишеле Дюпоне, полноватом увальне, о котором, однако, отец Жан говорил, что и "Фома Аквинат тоже был увальнем..." "Сам я не замечал в нём проблесков богословского гения, но не видел и признаков испорченности", обронил ректор, добавив: "впрочем, кое-кто из членов коллегии по его адресу слово "гений" уронил..." Жасинт де Кандаль не утрудил себя дальнейшими объяснениями.
"Лоран де Венсан, сын разорившегося аристократа из Презентвилле, бывшего начальника полиции Безансона, ребёнок, о котором отец Жак сказал, что не знает, чего от него ждать. Ну и Гастон Потье, чёртов фигляр, от которого, по мнению отца Петивьера, ждать можно любых дурацких выходок - и вообще, чего угодно. Но одарённость у мальчика феноменальная, это надо признать. Мать его давно умерла, но отец - уважаемый человек, имеет в Шаффо и Безансоне несколько лавок, большие склады и стремительно богатеет, наш щедрый меценат. Именно благодаря ему удалось перекрыть крышу ректорского корпуса и провести ремонт в храме в прошлом году".
Даниэль впитывал крохи предоставляемых ему сведений, не надеясь, что они пригодится. Он сможет сказать что-либо о ребенке, только взглянув на него. Пока же перед ним был список имен - сухой и безликий.
Однако, список ожил в тот же вечер, когда на скамье он заметил приезжего мальчика. Тот уже отнёс вещи в спальню, распаковал их и вышел во двор. Дюран внимательно посмотрел на отрока, пытаясь понять - кем он может оказаться? Бросались в глаза рафинированная нежность черт, уподоблявшая его рафаэлевским ангелам Ватикана, хрупкость сложения и некоторая мечтательность. Мальчонка был не плебейской крови, это тоже было заметно. Но раньше, чем он успел высказать предположение о том, кто это, тот улыбнулся ему и представился.
– Меня зовут Эмиль де Галлен, отец ректор сказал, что у нас будет новый воспитатель отец Даниэль Дюран и учитель греческого отец Гораций де Шалон. Вы... отец воспитатель, да?
– голос его был мягок, мелодичен, глубок и звучен, но в нём уже угадывались возрастные мутации.
– А ты хотел бы, чтобы я был им?
– Дюран улыбнулся. Мальчик окинул его мягким взглядом ярких сине-зеленых глаз, потом опустил их, вздохнул и улыбнулся.
– Вы - красивый ...
Эмиль напомнил Дюрану маленького котёнка, пленила беззащитность и неприкрытая уязвимость, кристальный же и осмысленный взгляд мальчика в некотором роде подтверждал наблюдения его предшественника. Дюран удостоверил мальчонку, что и вправду будет его воспитателем, сам же высказал догадку, что Эмиль, наверное, поёт в церковном хоре, отец Теофиль, капельмейстер, по его мнению, не мог не заметить голос такой мелодичности. Эмиль грустно кивнул. Да, он солист, но голос у него так погрубел...
В годы возмужания в подростках преобладает то взросление, то детство, они поминутно меняются, и от отрока можно услышать и исполненные странной мудрости суждения, и мысли совсем ребяческие, незрелые. Эмиль де Галлен пока ещё оставался ребёнком, мальчиком, которому, как показалось Дюрану, совсем не хотелось взрослеть, которого страшил мир за стенами коллегии, но и в её стенах, судя по невесёлому взгляду, он не видел ничего обнадёживающего.
В эту минуту у дверей появился Гораций, и Дюран увидел, что Эмиль внимательно, с испуганным восторгом покосился на его друга,
У ворот показались два роскошных экипажа, откуда вышли ещё двое. "Это Ворон с Дофином приехали". Иезуиты переглянулись. Детские клички подчас метки и значимы, они могут быть и эпатажем, и оскорблением, а порой и нарочитой издевкой. Эти свидетельствовали об авторитете и уважении. "А у тебя тоже есть прозвище?", спросил Гораций. Мальчик пожал плечами. "Они называют меня Котёнок, но не Шато, а Гаттино. Так называла меня мать, а они подслушали" "Твоя мать итальянка?", поинтересовался Дюран и Эмиль кивнул.
"Дамьен де Моро и Филипп д'Этранж", представил Котёнок подошедших к ним мальчиков. Первый, названный ректором не по годам развитым сынком аристократа из Презентвилле, окинул Дюрана взглядом спокойным и чуть вызывающим. В будущем его лицо обещало стать по-мужски привлекательным, но сейчас подростковая резкость черт не смягчалась мягкостью манер и склонностью быть приятным собеседнику. Взгляд был насторожен и дерзок одновременно. Понятно было и прозвище: юнец имел жгуче-черные волосы, а его нос, резкий и длинный, напоминал клюв ворона.
Второй, сын префекта департамента, встречи с которым так опасался Дюран, разглядывал новых учителей с любопытством, выдававшим живую заинтересованность. Черты мальчика были рафинированно утончёнными, лучистые глаза обрамлялись длинными ресницами, придававшим ему даже некоторую женственность. Пока юнцу не хватало мужественности, но через несколько лет Филипп д'Этранж обещал сформироваться в покорителя дамских сердец и красавца и, похоже, сознавал это. Улыбка юноши была искренней и чуть кокетливой. Кличку Дофин, "Наследник", Филипп получил явно из-за отца и - больше в насмешку. Дюран с облегчением вздохнул. Сын префекта не оправдал его опасений. В нём не было заметно ни высокомерия, ни заносчивости и, глядя на него, любой улыбнулся бы этому милому мальчугану, обаятельному и спокойному. Сам же Филипп улыбнулся Гаттино, заметив, что тот здорово вырос за лето, и Эмиль с робкой улыбкой кивнул в ответ.
Ворон не удостоил Котёнка даже взглядом.
Неожиданно Дюран заметил, что Эмиль напрягся, улыбка на его лице, оставшаяся от тёплых слов Филиппа, исчезла. По тропинке, уводящей к базилике, шли ещё трое.
Идущего первым, крупного, плотного мальчика, почти юношу, Дюран предположительно назвал Мишелем Дюпоном, сыном судьи. Лицо его было благообразно, а голубые глаза - холодны и добродушны одновременно, в четко очерченных красивых губах и твёрдом подбородке читались решительность и воля. Дюран не назвал бы его увальнем, но он действительно был выше и зримо старше остальных. Дюран вспомнил, что по адресу этого юноши кем-то в коллегии было уронено слово "гений", но если раньше отнесся к этому со скепсисом, то теперь не знал, что и подумать.
За ним показался тощий высокий подросток с густыми чёрными локонами, длинным крупным носом и очень умными глазами, казавшимися абсолютно чёрными. Лицо его было тонким и подвижным, словно гуттаперчевым, достаточно привлекательным, хотя красивым Дюран его не назвал бы. Походка юноши казалась неровной, причём её нервная взвинченность особо бросалась в глаза по контрасту с медлительностью и размеренностью шагов Дюпона. Видимо, это Гастон Потье, сын местного коммерсанта и попечителя коллегии, подумал Даниэль, поняв, почему ректор назвал мальчугана "фигляром".