Мораль святого Игнатия
Шрифт:
Ректор окинул дружка мрачным взглядом. О реакции Антуана де Венсана на сообщение о смерти сына он старался не думать. Нажить такого врага - это ужасно. А если из каких-либо источников ему станет известно, что сделали с задницей его сынка...
Дешан прервал приятеля.
– С ним поступили ничуть не хуже, чем он сам - с мадам де Галлен. Произошедшее - просто следствие его мерзости, точнее, мерзости самого щенка. Причинно-следственный закон бытия. Не наклевещи он на Дюрана и мальчонку - был бы жив. Вмешательство мстителей внесло в дело некоторые...м-м-м... розовые краски, но ничего не изменило в принципе.
– Если де Венсана после этого разобьет паралич, скажут, что в этом виноваты мы.
– Вздор, Жасинт. Лечу его я - и все повторят то, что скажу я. А я не шарлатан, отправляющий пациентов на тот свет, это аморально, я - врач. И потому всегда позволяю больному умереть своей смертью...
– Эммеран! Твои циничные шуточки...
– Никаких шуточек, Жасинт. В таком деле нужно non indignari, non admirari, sed intelligere.55 Что ещё остаётся-то? Мне, кстати, чертовски понравился этот зеленоглазый малыш Дюрана, как его там, Эмиль, кажется? Наш человек. Рассуждает очень тонко. Ладно. Поехал я к Венсану.
Он был уже на пороге, когда в кабинет отцом Эзекьелем был пропущен посыльный с запиской для доктора Дешана. Тот торопливо развернул её, прочёл и, бросив взгляд на дружка де Кандаля, сообщил ему, что ухаживающая за де Венсаном экономка сообщает, что он час назад скончался.
– Треклятый лжец, - возмутился Дешан, - лгал всю жизнь и даже напоследок обманул мои ожидания. Я, признаться, не ждал этого раньше субботы...
– Бог ты мой, два гроба в одной семье, - де Кандаль был потрясён.
– Да, 'ужасен конец неправедного рода', или как там, в Писании? Ты же у нас богослов...
Но ректору было не до богословия. Он принялся умолять Дешана помочь советом. Как быть? Надо заметить, что отец де Кандаль был человеком весьма способным к управлению и руководству - но только во времена покоя. Чрезвычайные обстоятельства всегда пугали отца ректора и парализовывали его способность мыслить, и Дешан знал об этом. Он обещал узнать все о местопребывании родственников Антуана де Венсана, его сестры и брата, если не удастся снестись с ними немедленно, и взять на себя организацию похорон.
– А что делать с этими... осквернителями праха?
– Не валяй дурака. Что можно сделать с сыном префекта? Не говоря уже об омерзительной истории с шантажом? Двенадцать тысяч, подумать только! Что делать!? Сделать вид, что погибший был найден в штанах и под мансардой. Вот и всё. Несчастный случай, что тут поделаешь? Это все extra jus, так сказать, за пределами закона... Теперь же предупредить всех в коллегии, чтобы молчали, впрочем, сомневаюсь, что кто-то из наших проболтается. Все всё понимают.
Дешан отбыл, не забыв сказать дружку, что за все хлопоты, что были предприняты им в последнее время, с него - Жасинта - полагается роскошный ужин с тем самым превосходным коньяком, которым он угощал его на прошлую Пасху. На меньшее он не согласен.
Между тем, совет отца Аврелия, увы, оказался бесполезен. Шкафчик Лорана на корте Потье обыскал быстро и тщательно, но там ничего не было. Д'Этранж был в отчаянии, не слушая Котёнка, говорившего, что большой опасности нет, ведь де Венсан мертв, и
– Не нашли?
– Эммеран Дешан склонился над скамьей, где сидели д'Этранж, Потье и де Галлен.
Филипп испуганно вскинулся, но, увидев врача, горько улыбнулся.
– Нет их там, мсье Дешан, мы все осмотрели.
– Антуан де Венсан умер час тому назад. Если будет возможность - я посмотрю там. Как они выглядели?
Филипп побледнел.
– Пачка, Лианкур говорил, два дюйма толщиной, перевязана вишневой лентой. Там около двадцати писем.
Дешан кивнул и отбыл.
Отец Гораций между тем решил уединиться на время в лазарете с отцом Даниэлем. Надо было все обдумать и успокоиться, между тем, нервы его были напряжены до предела, руки тряслись, он ощущал противную слабость в ногах. Кое в чём душа его, трепещущая от одной мысли, что он воспитал убийцу, обрела успокоение. В этом он был, слава Всевышнему, неповинен, и понимание этого давало силы дышать и жить. В принципе, полагал он, они с Дюраном не ошиблись ни в Лоране, ни в принципах действий. Их предположения были недалеки от истины, скорее, можно сказать, что они были излишне сдержанны в своих предположениях. Но почему, добившись любви учеников и уча любви, они получили такое? Этот вопрос, не дававший ему ни минуты покоя, Гораций де Шалон адресовал не только Дюрану, но и вошедшему отцу Аврелию.
– Я учил их вещам сакральным и высоким. А чему выучил?
Дюран застонал, отец Аврелий рассмеялся, и , все ещё смеясь, сказал:
– Отцы Джулиан и Симон, слышавшие их разговор в спальне, сказали, что Дюпон догадался, что с Дюраном всё в порядке. Догадался по улыбке отца Иллария, и сказал всем. Но пошёл в лазарет сам и туда же пошли все остальные. Вы выучили их правильно. Цель воспитания - вырастить людей зрелого ума, истинной веры и живой человечности. Первое вам удалось - они, пятеро щенков-молокососов, сумели всё устроить так, что понять, что произошло, не могли пятеро зрелых мужчин.
С учётом, что не они столкнули его с крыши, несмотря на бесовское к тому искушение, обуревавшее практически их всех - в них есть понимание заповедей Божьих. Удалось вам и последнее - ведь рассказать всё их заставила любовь к вам, Дюран. Они - добрые люди... Проблемы были не в вас, и бросьте ваши нелепые мысли об уходе. Просто вы учили метафизике духовности и высоте Истины, а в спальне, на корте и в аудиториях они видели воплощение зла - и недоумевали. Возможно, вам даже задавали странные вопросы... Я прав?
– Он бросил взгляд на Горация де Шалона. Тот кивнул. Да, странные вопросы задавались...
– Они пытались понять принцип бесчестности через Справедливость, постичь мерзость через Истину, осмыслить злобу через Любовь, ну и местами впадали в некоторые простительные заблуждения. Я бы скорее удивлялся, что они столь много поняли правильно. Их не учили законам зла, и что делать с душой, отдавшейся злу, - они не знали...