Моральное животное

Райт Роберт

Дарвинизация Дарвина

При случае я буду использовать для иллюстрации дарвиновской точки зрения самого Чарльза Дарвина. Его мысли, эмоции и поведение вполне иллюстрируют принципы эволюционной психологии. В 1876 году, в первом параграфе его автобиографии Дарвин писал: "я попытался писать нижеследующие записи обо мне самом, словно я мертвец из другого мира, оглядывающийся назад в свою собственную жизнь". (Он добавил с характерным мрачным оттенком: "я не нашел это трудным, поскольку жизнь почти покончила со мной"). Мне приятно думать, что если бы Дарвин оглядывался назад сегодня, в проникновенной ретроспективе, предоставляемой новым дарвинизмом, он видел бы свою жизнь несколько иначе, и я попытаюсь эту картину изобразить.

Жизнь Дарвина будет служить

более чем иллюстрацией. Это будет миниатюрный тест объяснительной силы современной, улучшенной версии его теории естественного отбора. Защитники эволюционной теории, включая и его, и меня, долго утверждали, что она столь мощна, что может объяснить природу всех живых существ. Если мы правы, то в жизни любого человека, взятого наугад и рассмотренного с этой точки зрения, должна появиться дополнительная ясность. Да, Дарвин никак не был отобран наугад, но пусть он будет подопытным кроликом. Мой выбор обусловлен тем, что его жизнь и его социальная среда — викторианская Англия — даёт больше информации к размышлению, когда смотрится с дарвинистской точки, чем с точки зрения любой конкурирующей перспективы. В этом отношении он и его обстановка подобны всем другим жизненным явлениям.

Дарвин не походит на другие жизненные явления. Когда мы думаем о естественном отборе, нам приходит на ум безжалостное отстаивание личных генетических интересов, выживание наиболее жестоких; но когда мы думаем о Дарвине, то это нам на ум не приходит. По общему мнению, он был чрезвычайно вежлив и гуманен (кроме, может быть обстоятельств, делавших вежливость и гуманизм очень трудными; он мог возбуждаться при осуждении рабства, и он мог выходить из себя, если видел извозчика, издевающегося над лошадью). Мягкость его манер и почти полное отсутствие претенциозности, хорошо проявившиеся в юности, не были развращены славой. "Изо всех выдающихся людей, которых я когда-либо видел, он без сомнения наиболее привлекателен для меня", замечал литературный критик Лесли Стивен. "Есть кое-что почти патетическое в его простоте и дружелюбии". Дарвин был, если пользоваться определением названия последней главы «Самопомощи», "истинным джентльменом".

Дарвин читал «Самопомощь». Но ему это было не нужно. К тому времени (ему был пятьдесят один) он был уже ходячим воплощением афоризма Смайлса, что жизнь — сражение против "морального невежества, эгоизма, и порока". Действительно, по общему мнению Дарвин был скромен до чрезмерности; и если он и нуждался в книге о самопомощи, то ему бы надо было читать книгу о самопомощи, изданную в двадцатом веке — о том, как повысить своё настроение и самооценку, как выглядеть суперменом, и т. д. Позднее Джон Боулби, один из наиболее проницательных биографов Дарвина, полагал что Дарвин страдал от "ноющего самонеуважения" и "сверхактивной совести". Боулби написал: "В нём было много такого, что было достойно восхищения; его сильные моральные принципы были вне претензий, и это было неотъемлемой частью характера Дарвина. Его моральные качества вызывали любовь родственников, друзей и коллег, но эти качества, к сожалению были развиты в чрезмерной степени".

«Чрезмерное» смирение и этичность Дарвина, почти полное отсутствие грубости — это то, что делает его столь ценным в качестве тестового случая. Я попробую показать, как естественный отбор может объяснить этот, вроде бы чуждый отбору случай. Верно, что Дарвин был столь же нежен, гуманен и скромен, как и любой человек, которого мы больше всего хотим видеть на этой планете. Но так же верно то, что у него не было фундаментальных отличий от нас. Даже Чарльз Дарвин был животным.

Часть первая: Ухаживания, любовь и секс

Глава 1: Юность Дарвина

Английская леди? Я почти совсем забыл, что это такое; лишь помню нечто ангелоподобное и очень хорошее.

Письмо с Корабля её величества «Бигль» (1835)

Мальчикам, растущим в Англии 19 века, в общем, не рекомендовали искать сексуальных развлечений. Им также не рекомендовали делать что-либо, что могло навести на мысли об их поиске. Викторианский врач Вильям Эктон, в своей книге "Функции

и расстройства репродуктивных органов" предостерегал против ознакомления мальчиков с "классическими литературными трудами". "Он прочитает в них об удовольствиях, но ничего — о наказаниях за потакание сексуальности. Он ещё не догадывается о том, что обуздание сексуальных желаний, если они возникнут, потребует силы воли, которой у большинства юношей недостаточно; и если потакать своим желаниям, то взрослому придётся расплачиваться за несдержанность юности; за одного избежавшего десять будут страдать; что ужасный риск сопутствует ненормальным заменителям сексуальных отношений, и что далеко зашедшее и долго продолжаемое самопотакание приводит в конечном счете к ранней смерти или саморазрушению".

Книга Эктона была опубликована в 1857 году, во время средне-викторианского периода и вполне отображает моральные традиции своего времени. Но сексуальный аскетизм давно витал в воздухе — ещё до восхождения Виктории на трон в 1837 году, даже до 1830 года — даты, которая считается началом викторианской эры в её расширенной трактовке. Тогда, на рубеже веков, моральный аскетизм подпитывало полное сил протестантское движение. Янг отметил в "Портрете века": мальчик, рожденный в Англии в 1810 году (годом после рождения Дарвина),"на каждом углу контролировался и вдохновлялся немыслимым давлением протестантской дисциплины". Это касалось не только сексуальной сдержанности, но сдержанности вообще; всеобщей бдительности в противовес распущенности. Мальчику надлежало усвоить, как полагал Янг, что "мир очень порочен, неосторожный взгляд, слово, жест, картина или роман могли посеять семя разврата в самом невинном сердце…". Другой исследователь викторианства описал жизнь той эпохи как "постоянную борьбу — как в противлении соблазну, так и в совершенствовании желаний эго" — путём "тщательно разработанной практики самодисциплины человеку следует заложить основу хорошим привычкам и добиться власти самоконтроля". Именно этот взгляд Самюэль Смайлс, рождённый через три года после Дарвина, заложил в «Самопомощь». По мере роста успешности книги, протестантский подход распространился широко за пределами методистских церквей, из которых он вышел, в домах англиканцев, униатов и даже агностиков.

Семья Дарвина была тому хорошим примером. Она была униатский (и отец Дарвина был вольнодумец, правда тихий), однако Дарвин впитал пуританские настроения своего времени. Это видно по его обострённой совестливости и по кодексу самоограниченного поведения, который он защищал. Через много лет после отказа от своей веры он написал: "Наивысшая достижимая стадия моральной культуры, к которой мы можем придти — та, когда мы признаём, что нам следует контролировать наши мысли и (как сказал Теннисон) даже в самых сокровенных мыслях не помышлять против грехов, которые делают прошлое таким приятным для нас". Что бы ни делало плохой поступок привычным уму, расплата за него неизбежна.

Как сказал в древности Марк Аврелий, "каковы привычные мысли, таков также будет и твой характер, т. к. душа окрашена мыслями". И хотя юность и жизнь Дарвина были в некотором роде эксцентричными, но в этом смысле они были типичными для его эры — он жил под мощным моральным давлением. В его мире вопросы о том, что такое хорошо, и что — плохо, ставились на каждом углу. Более того, в том мире на эти вопросы всегда находились ответы, хотя иногда и невыносимо болезненные. Этот мир очень отличался от нашего, и работы Дарвина должны были сделать многое, чтобы различие стало очевидным.

Невзрачный герой

Первоначально Чарльз Дарвин намеревался сделать карьеру врача. Он вспоминал, что его отец был уверен, "что из меня выйдет хороший врач — такой, у которого много пациентов". Отец Дарвина, сам успешный врач, "утверждал, что основным элементом успеха было доверие", но что такого он увидел во мне, из чего он заключил, что я буду пользоваться доверием, я не знаю. Тем не менее, Чарльз, когда ему исполнилось 16 лет, послушно покинул уютное семейное поместье в Шресбери и сопровождаемый своим старшим братом Эразмом, направился в университет Эдинбурга изучать медицину. Энтузиазм к этой профессии, реализоваться однако не смог.