Моран дивий. Стезя
Шрифт:
А, может, не таким уж и осязаемым... Как положено сну после пробуждения, его сюжет всё более туманился, пережитые ощущения и чувства блекли. Пока придём домой, я уж, наверное, и не вспомню, что мне вообще что-то снилось.
Наклонившись, я подцепил свой рюкзак и случайно скользнул взглядом по веткам ракит, закрывающих привидевшуюся мне таинственную тропку. Ветки были переплетены в замысловатую сеть и связаны на концах ярко-голубым шнурком от Леськиных кроссовок.
* * *
Не помню, как я дотащился до посёлка, чувствовал я себя, мягко говоря, не важно. Поэтому
– Тебе надо поспать. И как можно дольше, - безапелляционным тоном заявила она, скармливая мне темную горячую жидкость с резким запахом.
– Никаких сегодня ночных гулянок. Понятно, Тим? Тебя это тоже касается.
При слове "спать" я поморщился. Да уж, сон у меня в последнее время что-то уж больно беспокойный. Страшно стало глаза закрывать. Я покосился на Кота, сосредоточенно вылизывающего свои полосатые ноги. Тётя Мила заметила мой взгляд.
– Котик посторожит твой сон, не бойся.
Кот, продолжая сидеть с растопыренными ногами, недовольно воззрился на хозяйку. Потом нехотя поднялся, долго потягивал то передние, то задние лапы. Потом вспомнил, что забыл облизать бок. И ещё ухо почесать. И ещё чихнуть несколько раз. И ещё...
– Кот!
Зверь фыркнул и потрусил вверх по лестнице. Я поплёлся следом.
Зацепив с полки "Физику" за 8 класс, я упал на софу. Думать ни о чём не хотелось. Голова и так трещала. Казалось, если я запущу туда хоть одну мысль - моя черепная коробка просто взорвётся.
"Люди, живущие на землях полян, почитают умерших предков и мнят себя лично, свою семью, свой род, свою землю под их защитой. На их помощь и благодеяния они считают вправе рассчитывать, особенно если род крепкий и при жизни между его представителями царили любовь и уважение.
Почитают они такоже мать-землю и отца-небо. И богов, рождённых от их брачного союза. Пантеон оных весьма обширен, но поскольку дикие язычники заблуждаются в своих отсталых представлениях о природе вещей и явлений, считаю недостойным утруждать внимание читателя ненужным знанием. Ибо теплится надежда в душах просвещённых, что и эти упрямые овцы приобщатся вскорости истины и пастыря своего и низринут идолов своих..."
Этот древний описатель земель сочинил прекрасное снотворное, - подумал я просыпаясь. За окном уже стемнело. Книга лежала у меня на груди. Под боком развалился Кот, сдвинув меня почти к самому краю. Но я был на него не в обиде, поскольку прекрасно выспался. Без сновидений.
Я выглянул за дверь. В доме было темно и тихо. Внизу, в кухне, тикали часы.
Мимо моей ноги просочился Кот и побежал по лестнице вниз. На середине дороги он остановился, оглянулся на меня и скрипуче мявкнул. Я тупо смотрел на Кота. Он закурлыкал, замуркател, периодически спрыгивая на ступеньки и оглядываясь.
Я пошёл следом. Может, он просит, чтобы я его выпустил во двор?
Кот выскочил на крыльцо, снова обернулся, продолжив уговаривать меня на своём кошачьем языке следовать за ним.
Таким образом через огород мы добрались до прячущейся за летней беседкой незаметной калитки в штакетнике, разделяющем соседствующие участки. Кот прошмыгнул в неё, предлагая мне сделать то же самое. Поколебавшись, я всё-таки вошёл в чужой
"В конце-концов, - оправдывал я своё поведение, - если столкнусь с хозяевами, всегда могу сказать, что ищу Бадариных. Что, впрочем, недалеко от истины. Где же их ещё и искать, как не у соседей в гостях?"
Пока я таким образом размышлял, Кот привёл меня к увитой плющом беседке у летней кухни, наподобие бадаринской. Там горел свет и слышались голоса. Я подошёл поближе. Через сеть плюща мне было всё отлично слышно. И видно.
За длинным столом, накрытом к чаю, сидела Бадаринская семья в полном составе. Даже дед был здесь. Он, правда, примостился чуть поодаль, в кресле за маленьким столиком, где с увлечением раскладывал пасьянс замусоленными картами. Когда я подошёл к беседке, Тим как раз поднялся из-за стола и переместился в плетёное кресло-качалку возле деда. Вооружившись огромной лупой, двигая ею вперед-назад, поворачивая под разными углами, он рассматривал альбом, лежащий у него на коленях. Судя по выражению лица, в мыслях он был далёк от своего занятия.
За столом помимо его родителей и почему-то понурой Леськи находились ещё несколько человек. Я узнал того дядьку, что недавно обломал нам с Тимом вечер, забрав его с отцом на какие-то сомнительные ночные разборки. Он сидел, откинувшись на спинку стула, скрестив на груди могучие руки, своими насупленными кустистыми бровями и вислыми усами напоминая мне Тараса Бульбу.
Высокая дородная женщина с большой грудью, разливающая чай и подающая на стол, - наверное, его жена. Почему я, не задумываясь, так решил, не знаю. Может, правду говорят, что люди, давно живущие в браке, становятся похожи чем-то - неуловимо, но однозначно.
Ещё два бородатых мужика, молодая женщина лет тридцати и паренёк-подросток.
К началу разговора я, видимо, не поспел. А пришёл, когда за столом царило молчание и позвякивание чайных ложек. Наверное, как раз в эту образовавшуюся паузу Тим и сбежал в кресло.
Молчание прервала тётя Мила. Она закрыла лицо руками и застонала:
– Господи, Лесенька, зачем же ты согласилась?
– Милка, ну хватит!
– сурово оборвала её жена "Тараса Бульбы", на вид не менее суровая, нежели её благоверный.
– Говорено-переговорено на эту тему, всё уже пережевали и выплюнули. Сколько можно? К тому же, ни для кого не секрет, ЧТО морам от Леськи может понадобиться. Для этого они её туда и заманили, и просьбу вытянули. Не сейчас бы это случилось, так после. Нечего горевать, ей и так эта дорога блазнилась. И путь этот не страшнее многих... Нам сейчас надо решать, что с гостем вашим делать?
– Не надо, Наталья, - устало сказала Тимкина мать, машинально помешивая ложкой чай.
– Не готов он ещё...
– К чему это он не готов?
– вскинула брови молодая.
– К тому, чтобы всё узнать.
– Всё...
– усмехнулся один из бородачей, - всё и мы не знаем. Так что эт ему точно не грозит. А, можа, и готовить его не надо? Так, без подготовки, закинем в Моран, пущай бултыхается. На черта нам этот геморрой?
– "Закинем", - передразнил его Тимкин отец.
– Ишь ты, раскидался. Что, парня-то не жалко? В чём он виноват? В том, что ты боишься, кабы чего не вышло?