Море цвета крыла зимородка
Шрифт:
Занят ли он в индустрии выращивания пробкового дерева? «Нет, – признался Блайс. – Можно сказать с полным основанием, что я живу, сплю и ем под сенью пробкового дуба, но по возможности стараюсь не иметь с ним никаких дел».
Тогда что же он делает? «Ничего, – последовал ответ с лукавой улыбкой, от которой Сильвия так и растаяла. – Меня называют в разные времена по-разному: паразитом, бездельником, плейбоем – словом, как вам больше понравится».
И вопрос перед самым концом поездки: где же он выучил свой изумительный английский? В самой Англии,
Блайс, вырулив по широкой, выгнутой как полумесяц подъездной дороге, остановился возле внушительного каменного особняка, солидный вид которого никак не соответствовал общепринятой идее шато, с узкими оконцами и зубчатыми башнями. Дом, окруженный балконными окнами, был спроектирован так, чтобы встречать солнце. С трех сторон деревья закрывали его от средиземноморских зимних ветров. От наружных построек он отделялся широкой аркой, с другой стороны – через арочный проход – к нему примыкал небольшой флигель.
Пока они высаживались из машины, Блайс Варон «представил» им здание:
– Шато Сент-Ги. Это главный дом. Там, – последовал жест в сторону флигеля, – вдовий дом, в который моя тетка удалится, когда Сент-Ги женится.
Дверь открыла пожилая женщина в черном, и Блайс провел сестер в широкую залу, где в амбразуре окна справа был накрыт чайный стол: над кружевной скатертью, столовым серебром и тончайшим китайским фарфором председательствовала величавая леди, прямая, как спинка ее резного антикварного стула.
Мадам Сент-Ги, подумала Роза, должно быть, была хорошенькой в молодости. Судя по ее посеребренным сединой волосам и морщинкам в уголках глаз и рта, женщина уже разменяла шестой десяток, но ей все еще была присуща особая красота. Как и у ее сына, первое, что бросилось Розе в глаза, – те же высокие скулы, линии орлиного носа и тот же высокомерный поворот серебряной головы.
Мадам Сент-Ги раздраженно обернулась:
– Тс-с… Электричество – еще не все на этой земле.
Племянник включил лампы, заставив ее вздрогнуть и прикрыть глаза тонкой, в прожилках вен рукой.
– У нас есть огонь в камине, и еще не стемнело. Ну ладно, оставь, раз уж включил, – распорядилась она и, не вставая со стула, приветствовала легким поклоном Розу и Сильвию.
Блайс представил сестер, и мадам поздоровалась с ними на французском. Она воспитанно не заметила легкую хромоту Сильвии, но когда на ее вопрос: «Удобно ли вам на стуле?» – девушка ответила непонимающей улыбкой, то мадам Сент-Ги обратилась к Розе:
– Ваша сводная сестра понимает по-французски, мадемуазель?
– Нет, не очень хорошо.
– Тогда мы должны говорить на английском. Как вы уже успели убедиться, мой племянник вполне владеет им, мой английский более корявый, но я все-таки окончила английскую школу и еще не все забыла, а мой сын имеет коммерческие связи с Англией и говорит на нем довольно сносно. Блайс, ты должен помогать мне! – приказала мадам Сент-Ги. – Ибо будет крайне невежливо
– С превеликим удовольствием, – ухмыльнулся Блайс, сморщив нос в сторону Сильвии. Передавая чай и печенье девушкам, он спросил у тетки: – А где Сент-Ги, между прочим?
– Он ожидал тебя раньше с нашими гостьями. Но приехал Кассис, чтобы обсудить дела, связанные с имением, и мой сын, возможно, все еще с ним. Он просил, чтобы мисс Дрейк и мисс Лайон дождались, когда он освободится, и, как полагаю, у него деловой разговор к мисс Дрейк. – Мадам Сент-Ги повернулась к Розе: – Нет сомнения, что вы думаете: это слишком en grand seigneur… довольно помпезно с нашей стороны величать моего сына Сент-Ги даже между собой. Дело в том, что его имя Ги, и такое же было у моего мужа. Так как муж для меня всегда был Ги, то наш сын стал Сент-Ги, постепенно это вошло в привычку.
Объяснение обезоружило Розу, и она ответила:
– Я понимаю, мадам, – чувствуя, что из-под нее выбили одну из опор, на которых строилось ее предубеждение против этого человека.
Пока неторопливо тек общий вежливый разговор за чайным столом, где-то в уголке ее сознания все крутилось это имя.
Ги Сент-Ги… Вот уж точно язык сломаешь: до того тяжеловесно. Да, она должна признать, имя подходит к высокомерию своего владельца. Имя, которое уходит корнями… оно говорит само за себя. С большой неохотой Роза рассталась со своим предубеждением, понимая, что имя начинает ей нравиться, и в мыслях уже была готова опускать перед ним приставку «монсеньор»…
Мадам Сент-Ги извинилась, что принимает их в зале, пояснив:
– Я только вчера вернулась из Парижа, Блайс – из Авиньона, а Сент-Ги – из Танжера, где у него были дела, связанные с пробковыми плантациями. Дом стоял закрытым с Нового года, наш маленький штат прислуги не располагал достаточным временем, чтобы привести в порядок все комнаты. Вы должны вновь посетить нас, когда мы обустроимся. Начинаются работы на плантациях, и никто уже не уедет из дома весь остаток года.
Затем она заговорила о мадам Боннар, и, как раз когда Роза перешла к описанию их собственных обстоятельств, к компании за столом присоединился Сент-Ги. Момент, которого девушка так страшилась, наступил.
К ее облегчению, Сент-Ги повел себя вполне непринужденно. Она представила его Сильвии. При замечании матери, что Сильвия почти не знает французского, Сент-Ги заговорил с ней на беглом английском.
Его обращение с Розой отличалось не меньшей учтивостью. Он ничем не намекнул о способной вогнать ее в краску вчерашней оплошности. Она уже приготовилась, по меньшей мере, к легкой иронии на сей счет и была благодарна, что единственным напоминанием об их неудачно начавшемся знакомстве стало сообщение, что монсеньор Кортес-Джембис, которого он снова видел этим утром, желает извиниться за свою своеобразную манеру поведения прошлым вечером, рассчитанную на посторонних.