Море и берег
Шрифт:
Наше дело требовало контактов с другими офицерами штаба, флагманскими специалистами. Однажды на несколько дней переселился к нам в комнату начальник гидрографического отдела флота Александр Викторович Солодунов. С его участием мы создавали лоцию военного времени - руководство мореплавателям на случай боевой обстановки, когда погаснут маяки и огни, а пути перекроют минные заграждения.
Говорили, что Александр Викторович суховат, трудно ладит с сослуживцами. Мне он таким не показался. Правда, резковат в суждениях, но это свойство прямой натуры - свойство, особенно ценное у военных людей.
Все
Мы «посылали» в сражения эскадру, подводные и другие силы флота. Черноморский флот пополнялся новыми кораблями. То одну, то другую вступившую в строй боевую единицу приходилось учитывать в оперативных планах. Корабли стояли в Северной и Южной бухтах, проходили мимо Константиновского равелина, видимые из окна кабинета. И взгляд невольно тянулся к ним.
В молодые годы, еще в царском флоте, я получил боевое крещение на корабле. Потом служба бросала меня в разные места, но всегда хотелось плавать, жить корабельной жизнью. После долгих раздумий я твердо решил проситься на корабль.
В конце лета 1939 года мы с Тишкиным поехали в Москву. И на целый месяц задержались в ней по служебным делам, касавшимся опять-таки оперативных планов. Там и застало нас известие о нападении гитлеровской Германии на Польшу, о вступлении в войну Англии и Франции. Занималось пламя большого пожара. И мне подумалось, что ждать больше нельзя.
Об окончании дел в Москве потребовалось доложить Народному комиссару Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову. Во время доклада я выдерживал официальный тон, стараясь ничем не напомнить Николаю Герасимовичу о прежнем знакомстве, о совместной службе в Испании. Ведь тот пароход, на котором я с трудом добрался до испанских берегов, встречал в Картахене советский военно-морской атташе Кузнецов, или дон Николас, как его звали испанцы.
Итак, мы ведем служебный разговор. Но вот он окончен, пора уходить. И тут я набрался смелости. [8]
– Товарищ народный комиссар, разрешите обратиться по личному вопросу.
И, получив разрешение, несколько волнуясь, говорю о своем желании переменить береговую службу на корабельную, доказываю, что у меня, как немало поплававшего моряка, есть моральное право просить об этом.
Кузнецов пристально посмотрел на меня своими характерными «монгольскими» глазами и спросил:
– А вы командовали раньше каким-нибудь кораблем?
Я сказал, что приходилось однажды дублировать командира эсминца. Выше этого не поднимался.
– Что ж, - сказал Николай Герасимович, - сейчас в ремонте крейсер «Червона Украина». Вот его и примете.
Принимать корабль.
– «Червона Украина» - корабль хороший. С традициями. А время ремонта благоприятно для учебы. К концу его как раз и освоитесь.
Он говорил об этом, как о деле уже решенном, не вызывающем возражений. Я горячо поблагодарил наркома, сказал, что постараюсь оправдать доверие.
Опять дорога в Севастополь, и опять беспокойные мысли. В жизни намечался крутой поворот.
В первой половине октября 1939 года был объявлен приказ о моем назначении на должность командира крейсера «Червона Украина», входившего в эскадру кораблей Черноморского флота.
Объект № 2
Нетрудно понять состояние человека, на которого вдруг лег груз командирской ответственности. Сдавая дела в оперативном отделе, я уже думал о крейсере. В каком он состоянии, скоро ли войдет в строй, сумею ли найти правильную линию поведения в отношениях с экипажем, насчитывающим сотни людей, у многих из которых мне предстоит учиться.
Крейсер стоял у заводского причала в Южной бухте. А его команда жила в казарме на Северной стороне. [9]
Туда и доставил меня катер в один из солнечных осенних дней.
Казарма одноэтажная, несколько мрачноватая. Но дорожка у ее дверей чисто подметена. Дежурный, увидев незнакомого капитана 2 ранга, подходит и представляется:
– Старший лейтенант Спахов.
Называю ему свою фамилию и сообщаю, что назначен командиром «Червовой Украины». Проверив документы, старший лейтенант вытягивается, берет руку под козырек и рапортует по всей форме.
Выясняется, что прежний командир уже отбыл к новому месту службы, а за него оставлен капитан-лейтенант Сергиевский, возглавлявший на крейсере боевую часть связи. Он с утра ушел на корабль вместе с личным составом.
Идем по пустой казарме. Койки аккуратно заправлены, всюду чувствуется порядок. Спахов немногословен, держится настороженно. Наверное, думает: «Каков-то новый командир? Хорошо будет с ним служить или плохо?» По себе знаю, что это вопросы не праздные. У командира большая власть. И многое зависит от того, как он будет пользоваться ею, какой проявит характер. Плохо служить с командиром, который мелочно придирчив, высокомерен или излишне крут. С другим настроением служится, когда от командира исходит хотя подчас и суровая, но ровная, справедливая требовательность, внимание к людям.
Отвечая на мои вопросы, Спахов рассказал, что экипаж живет трудновато: днем ремонтные работы, а вечером занятия. Часто приходится ходить в гарнизонные наряды - их больше всего падает на не плавающие корабли.
Зашли в небольшую комнатку. Стол, кровать, умывальник. Оказалось, береговая каюта командира. Что ж, будем обживать!
Под вечер к причалу, расположенному неподалеку от казармы, подошли переполненные баркасы. Это вернулись работавшие на крейсере моряки. Одежда, руки и лица - в грязных масляных пятнах, припорошены ржавой пылью.