Море и звезды

Бирюлин Гавриил Михайлович

— Большое спасибо, Павлик. Кто знает, что оно может дать людям? Может быть, им можно будет заселить бесплодные тундры и высокие горы, может быть, оно хранит новые полезные вещества, работы над ним хватит на многие годы. Уверяю тебя, Павлик, что оно расскажет нам многое. Ну, спасибо. Я рад, что ты не забыл о нас. А это вот возьми и храни всю жизнь. — Павел встал, достал из ящика письменного стола тяжелый пакет.

В пакете оказался тяжелый прозрачный слиток, и где-то в глубине его была вмонтирована фотография. Слиток обладал тем свойством, что человек смотрел в него, как в открытое окно, и видел все в натуральном виде и освещении.

И Павлик увидел основание межпланетной

ракеты — теперь уже устаревшей. Перед ним в костюмах космонавтов стояли мужчина и женщина. Лица их были открыты. Всмотревшись, Павлик вздрогнул. Женщина была очень красива. Ее черные глаза смотрели загадочно и счастливо. Она улыбалась. Взгляд мужчины был светел и серьезен. Ладонь женщины лежала на сгибе руки мужчины, как будто они собирались гулять. Павлик понял, что он видит своих отца и мать перед их вечным полетом в космос.

Не так уж много было Павлику лет — но беспредельные пространства вселенной сделали его мудрым, и теперь, взглянув на своего тезку, на Павла-старшего, он понял, какую жертву принес этот сидевший перед ним старый седой человек для счастья людей всей земли. Огромная гордость и нежность к этому человеку переполнили его.

— Послушай, — сказал он, — а чем, в основном, ты занимаешься сейчас? Я слышал, что ты много работаешь над общими проблемами биологии.

— Да, конечно, я ведь всю жизнь провозился с зеленым листом, но мне всегда приходилось решать вопросы технологии, а теперь, прежде чем закрыть глаза навсегда, хочется понять до конца тайну жизни. Дело в том, что старая коацерватная теория Опарина слишком уж много имеет возражений и, главное, эксперименты подтверждают только ее отдельные стороны, но не всю проблему целиком.

— Вот видишь, мой дорогой, — оказал Павлик, — я никогда не забывал ни о тебе, ни о твоих интересах. Моим гидом на Марсе была чудесная девушка-марсианка Сферита, и я однажды спросил ее, как марсиане представляют себе зарождение жизни.

— Если это вас интересует, — ответила она, — с вами побеседует наш ученый биолог Рэад, он славится своей способностью излагать наиболее сложные вещи самым простым образом. Вы встретитесь с ним завтра. Кстати, он входит в число немногих знающих ваш язык.

Действительно, на следующее утро, придя после купания со Сферитой в беседку, я увидел изящного, уже немолодого марсианина, очень похожего, как это ни странно, на твоего друга Ли.

Мы познакомились так, словно это происходило где-то на Земле, а затем стали беседовать.

— Мне сказали, — произнес Рэад, — что вы интересуетесь проблемой возникновения жизни на планетах, в частности на Ароа и на Земле.

— Да, у нас все еще идут споры по этому вопросу, вообще-то мы считаем, что жизнь возникла в первичном океане.

— А как глубоко вы проникли в глубь планеты, на которой живете? — поинтересовался Рэад.

— Мы пробурили перисферу, то есть наружную оболочку Земли в ее самых тонких местах, под океанами.

— Вот видите, а мы в свое время побывали почти в центре Земли, не говоря уже об Ароа.

— Как! — воскликнул я, — ведь там царствуют сверхвысокие давления и температуры.

— Да, уже на глубине шестьдесят-сто километров давление сорок пять тысяч атмосфер, а на глубине две тысячи девятьсот, где кончается средний слой Земли, давление достигает миллиона четырехсот тысяч атмосфер при температуре две тысячи пятьсот градусов.

— Мне совершенно непонятно, — признался я марсианину, — как вы смогли этого достигнуть.

— И причем тут жизнь? — не выдержал Павел-старший.

— Подожди. Рэад сказал следующее: некоторые наши космические корабли способны создавать вокруг

себя сверхмощное электромагнитное поле и в нем плазменное облако. Такая «одежда» полностью защищает корабль от действия всех сил, кроме гравитационных, то есть от любых излучений, температуры, давлений. Такой корабль, подходя к планете, проникает в нее, как раскаленный стальной шарик в масло. Теперь вам понятно, что мы можем знать все происходящее в глубине любой из планет?

Я ответил, что да, но мы-то говорим о жизни. Тогда Рэад улыбнулся и спросил:

— Заметили ли вы, что вся живая материя «соткана» из полимеров?

— Да, конечно.

— Так вот, почти все планеты устроены одинаково, потому что материя нашей Галактики всюду одна и та же. В глубинах всех планет в результате больших давлений, температур и радиоактивных излучений происходят миллионы сложных химических реакций, часто глубоко отличных от тех, что существуют на поверхности планет. Там вещество может усложняться как угодно и, конечно, происходят процессы полимеризации некоторых соединений. Ведь и теперь некоторые полимеры получаются лишь в условиях больших давлений. Среди многих тысяч различных видов полимеризации возникли и такие, при которых вещества могли существовать как полимеры, только все время обмениваясь с окружающей средой частью своих молекул. С течением времени в силу своей легкости они вытеснялись наверх, в зону более низких температур и давлений. Но формы своего существования они не теряли, и более того полимерам свойственно увеличение длины своей цепочки молекул, но среда, в том числе давление, позволяло им иметь вполне определенные размеры. Так же, как например атмосфера и сила тяжести определяют размер дождевых капель. Но цепочки молекул все увеличивались… и рвались, и снова восстанавливали свои размер — в течение многих тысячелетии процесс стал традиционным.

— Тогда это жизнь! — воскликнул я, сраженный.

— Нет еще, — сказал марсианин, — где вы видели жизнь без смерти? Молодые планеты всегда богаты катаклизмами, и часто глубинные массы материи небесных тел устремлялись на их поверхность. И вот, во многих случаях, наши витаполимеры оказывались на дне неглубоких водоемов, в которых их обволакивали те же элементы, что и раньше в глубине планеты, но уже при небольших давлениях и температурах. Однако витаполимеры продолжали существовать, все увеличиваясь в своем количестве. И здесь на поверхности планет солнечный свет, проникавший в водоемы, подарил полимерам новое ценное качество — он подарил им смерть. Действительно, еще ни природа, ни человек не создали ни одного полимера, который бы не старился и не разрушался под длительным воздействием света. Но в этом процессе полимеры усложнялись, кванты света вызывали новые связи между молекулами и материя начала отвечать на воздействие света определенным образом — она приобрела собственное движение и вот тогда появились первые формы жизни на планетах.

— Насколько я понял, тем самым доказано: жизнь и смерть — единый процесс? — спросил я.

— Да, конечно, — ответил марсианин, — теперь мы заняты тем, чтобы этот процесс сделать длительным. Впоследствии, конечно, мы поделимся результатами с вами, сынами Земли…

— Тогда, — не выдержал Павел Сергеевич, — стоит около какой-либо звезды появиться планетам, как они уже чреваты жизнью. И если на них есть океан, а следовательно, и атмосфера, то жизнь там возникнет обязательно!

— По словам марсианина, жизнь может возникнуть и без воды и атмосферы — существуют же анаэробные бактерии в нефти, углеводах, созданных самой землей. Кроме того, жизнь найдена на Луне, правда, очень примитивная.