Море любви

Брэндвайн Ребекка

С того дня в детстве на чердаке, Торн все-таки научился драться. Он дрался хорошо и, хотя Ники был выше и тяжелее соперника, ему явно пришлось попотеть. Ругаясь и ворча, мои кузены покатились по сеновалу, разбрасывая в разные стороны солому. Несколько раз они исчезали из моего вида, поэтому до меня доносились только звуки ударов и сопение. Было такое ощущение, что я снова вижу ту драку на чердаке, только более жестокую. Неужели конюхи не услышат шума и не придут посмотреть, что здесь происходит? Наверняка они сидят где-нибудь все вместе у очага в своих домах неподалеку от конюшен. А так как стены Хайтса были толщиной примерно в фут, то слуги

возможно даже и не подозревают, что на конюшнях кто-то есть.

Наконец наступила зловещая тишина, нарушаемая только затрудненным дыханием, сдавленными проклятиями. Вдруг раздался ужасный звук: «Бум!». Ники и Торн были скрыты от меня стогом сена, поэтому, немного поразмыслив, выкарабкалась из туннеля и на цыпочках стала красться, чтобы получше разглядеть, что там происходит. Драка продолжалась. Испугавшись, Торн схватил вилы и склонился над Ники, собираясь прошить его насквозь. Когда он яростно попытался воткнуть вилы в Николаса, тот ловко увернулся от смертельных зубьев, одной рукой пытаясь ухватиться за деревянную рукоятку, чтобы вырвать их. Мужчины яростно вырывали друг у друга вилы, кружась по чердаку, несколько раз подходя к самому краю. Наконец Торн выпустил свой конец и с грохотом повалился на сено на краю отверстия, через которое оно сбрасывалось вниз в конюшню. Сено сдвинулось, в воздухе закружились пучки соломы, когда кузен пытался отползти от провала. К моему ужасу, он не смог удержать равновесия и свалился с сеновала вниз, тяжело шлепнувшись на пол. Конюшня была пустой, двери стояли раскрытыми, и мне некуда было спрятаться. Я стояла не в силах отвести глаз от разыгравшейся сцены, от вида его согнутых от удара ног. Падая, Торн ударился головой об угол деревянной кормушки, через которую перевалился и теперь лежал тихо. Из виска текла кровь.

– О, Боже! – остолбенев от страха, прошептала я, а потом закричала и побежала к неподвижной фигуре. – О, Боже!

Подбежав ближе, я перевернула кузена на спину и прижалась ухом к его груди, чтобы узнать дышит ли он, бьется ли его сердце. Торн оказался жив, хотя и был бледен и, по всей видимости, без сознания. С криком Ники спустился с лестницы и, чуть не упав, подбежал к нам.

– О, Боже, Лаура, с ним все в порядке? – спросил он, останавливаясь неподалеку от меня.

Покачиваясь, держась за дверь, Ники поднялся на ноги. Его лицо было пепельного цвета, а руки дрожали.

То, что я сделала дальше, было чудовищно. Я сожалела об этом всю свою жизнь. Мне не хотелось этого делать, но это признание не уменьшает мою вину. Сказать по правде, дорогой читатель, когда я подняла глаза на Ники, то не помышляла о мести. Он был только презираем мною за свою попытку изнасиловать меня той ночью на берегу и за отвратительную ложь Джерриту, последовавшую затем.

– Он мертв! – тихо и холодно проговорила я, ни слова не сказав о тех темных и ужасных вещах, которые слышала. Потом, не имея никакого злого умысла, зная, что Торн достаточно хитер, и может поддержать эту игру, предупреждающе сжала его руку – на случай, если он вздумает заговорить и разрушить мой коварный замысел. – Он мертв, Николас, а убил его ты! Ты убил его!

– Нет! – задохнулся он, недоверчиво уставившись на бледного, неподвижного Торна. – Нет! Это был несчастный случай, поверь мне, Лаура!

– Не думай, что ты можешь обмануть свою кузину, Ники! Мне все известно, – неторопливо проговорила я, чувствуя удовлетворение, оттого, что этот тип все-таки попался на мой крючок. Не он ли испытывал

невероятное удовольствие, когда находившаяся здесь молодая леди беспомощно извивалась перед ним на остром гравии? – я свидетель, Ники. Ты убил Торна! И я подтвержу это в суде, и тебя повесят!

– Нет! Ты не можешь этого сделать, Лаура! Ты не можешь так поступить со мной! – недоверчиво бормотал Николас. – Ради Бога! Поверь мне, Лаура! Это был несчастный случай!

Когда я ничего не ответила, он выругался и, потеряв рассудок, вцепился в свои волосы. Потом молодой человек резко вздохнул и хлопнул себя ладонью по лбу.

– О, Боже! Ну конечно! Какой же я идиот! Ты же, говоря эти слова, мстишь мне за ту ночь на берегу, так ведь, Лаура? Да, ну конечно, это так… Я же вижу по твоим глазам. Прости меня, прости, умоляю тебя! Все будет иначе, клянусь тебе! Скажи только правду о том, что здесь случилось, и я пойду к Джерриту, как только он вернется домой, и объясню ему все… Я заверю его, что той ночью был пьян и солгал ему, скажу, что никогда не спал с…

– Заткнись! Заткнись! – закричала я, застыв от ужаса, ведь Торн-то был в сознании и внимательно прислушивался к каждому нашему слову, по-своему, может быть неверно, понимая, все, что говорил Ники. – Мне от тебя ничего не надо, ублюдок. Ты убийца и ответишь за все!

– Ладно, ладно…

Ники немного помолчал, а потом продолжил:

– Послушай… всего лишь полчаса, Лаура. Ну, пожалуйста. Это все, о чем я тебя прошу. Дай мне полчаса, чтобы убраться отсюда, прежде чем в Хайтсе узнают о Торне и пошлют за дядей Эсмондом или, еще хуже, – за драгунами… Ведь, как скорбящий отец, дядя Эсмонд вряд ли сможет судить беспристрастно, правда?

– Думаю, что нет, – спокойно согласилась я, наблюдая, как непрестанно говоря, заботясь только о собственной шее, Ники судорожно седлал своего Черного Флага.

Удивительно, но он даже не попытался хоть как-то повредить свидетельнице преступления или даже убить ее, чтобы та не смогла дать против него показаний.

В душе же я думала, что Ники не такой уж и плохой, просто, распущенный и дерзкий, и что в ту ночь на берегу, этот человек просто много выпил и не соображал, что творит. Николас вывел из стойла своего коня и вскочил на него.

– Полчаса, Лаура, – умоляюще произнес он, – если ты когда-нибудь любила меня…

Всадник пришпорил коня и вылетел из конюшни. Вдруг я осознала, что, очевидно, Ники уехал без денег, только в кармане у него осталось несколько мелких монет. Кузен даже не надел свое пальто, которое раньше отбросил в сторону во время ссоры. «Он же может замерзнуть до смерти…» Его прощальные слова еще звенели у меня в ушах. И тут, чувствуя себя виноватой, я подумала о Джеррите и его семье: «Вскоре это будет и моя семья. Они так любят Ники!» И я решила, что уже достаточно его наказала: «Нужно хотя бы попробовать остановить несчастного!»

– Ники, подожди! – закричала я, бросившись за ним.

Но был еще Торн, который тоже ненавидел Ники и не остановился бы ни перед чем, чтобы только навредить ему. Если мой кузен Шеффилд и лежал тихо и безмолвно до этого, то только потому, что подло радовался, что Ники поверил в его смерть. Теперь же, когда подлец понял, что я собираюсь закончить эту игру, он, поморщившись от боли, приподнялся на локте. За исключением раны на виске и растянутой лодыжки, Торн, в основном, не пострадал. Его рука вытянулась, как выпущенная из арбалета стрела и грубо схватила меня за запястье, потянув назад.