Морф
Шрифт:
Тот глубоко вдохнул, впитывая знакомую речь и, выдыхая, ответил. Почти сразу. Волной, мягко накатывающей на грудь. Перед глазами эльфа запрыгали, замельтешили серые мошки, закружилась голова. С силой сжав в кулаке фонарик, Хаэлли часто заморгал, пытаясь сфокусировать зрение, а когда ему это удалось — мысленно поблагодарил лес. Тонкая нить следа начиналась прямо у его ног, уводя сквозь еловую поросль в сторону дороги. Эльф удовлетворенно хмыкнул, затем водрузил талисман обратно на шею и, заправив его под рубашку, двинулся вперед.
…Великий лес. Там — чистый воздух, многовековые секвойи, изысканные кушанья и светлая
Шагая по зеленоватой нити следа, Хаэлли думал о том, что, побывай люди в Крипте, не так-то просто было бы оборонять восточные рубежи леса. И великое счастье в том, что оркам на Крипту наплевать, у них, по слухам, своя имеется, только совсем не такая — темная. Неведомо, кто, как и когда ее построил, и какие жертвы были принесены, но с тех пор, как в сердце Орикарта существует Крипта, армия орков была сильна некромантией.
Наверное — как мог предположить Хаэлли — и у гномов было что-то подобное, какая-нибудь своя Крипта. Но гномы ухитрялись казаться самыми обычными, почти людьми, только живущими в глубоких пещерах, так что никому даже в голову не приходило искать гномье Сокровище.
Размышляя таким образом, эльф вынырнул из зарослей на дорогу (кусты поспешно расступились), и остановился. Здесь так смердело, так воняло смертью, что у Хаэлли к горлу подкатила тошнота. Это было… так похоже на подземелья барона Брикка, что эльф поежился. Плохо, очень плохо. Здесь, на дороге, случилось нечто такое, от чего трава плакала, а сам лес отворачивался с омерзением. Хороший повод для авашири задуматься — но никто из них не знает, что чувствует лес. Хаэлли тихо выругался, потому что зеленоватая нить следа стала едва видимой, почти прозрачной. И — страшные, почерневшие кляксы в пыли, жирные мухи, кружащие над дорогой.
Сглотнув, Хаэлли вплотную приблизился к лужам свернувшейся уже крови. Еще через несколько минут эльф понял, что, похоже, опоздал, а заодно потерял единственного найденного проводника. Ну, и леди Валле заодно. Живой, дышащий след окончился так резко, словно его обрубили, дальше Хаэлли шел уже как простой следопыт.
Вот здесь волокли тело. Сколько их было? Трое, и один — ранен, серьезно ранен. Они тащились в ельник, торопились, уронили… Эльф наклонился и поднял маленький бархатный мешочек, развязал его, высыпал на ладонь несколько алых бусинок. Хаэлли шагал все быстрее, морщась от ощущения повисшей в воздухе смерти. Ясно, что девочка столкнулась с разбойниками. Понятно, что она попыталась сопротивляться, ранила одного из них… за что они ее и убили, или смертельно ранили, а потом куда-то потащили. Если она только была еще жива, даже не хотелось думать о том, что они с ней сделают.
Внезапно Хаэлли вышел на маленькую залысину в покрове леса, пятачок, со всех сторон отгороженный кустами лещины. Вышел — и сразу же в глаза бросилась почерневшая лужа на земле, липкие сгустки крови, изумрудная муха, раскачивающаяся на травинке. Все. Ирбис Валле больше не было в живых. Эти ублюдки, выродки, которые недостойны даже
Хаэлли вздохнул. Но того, что он уже знал, было мало, он хотел гораздо большего, хотя и понимал, что двигаться дальше — все равно что собственноручно вырывать себе ногти, один за другим, и до крови кусать губы, сдерживая рвущиеся из горла вопли.
Он подошел к старой березе, приник к ней всем телом. Дерево приняло его, начало баюкать, успокаивая, унося в светлую даль цвета древесного сока.
«Я хочу это увидеть», — смиренно попросил Хаэлли, — «ты ведь помнишь то, что здесь произошло? Я хочу знать, как она умерла».
Береза ответила плотной волной жгучей ненависти, и Хаэлли в очередной раз подумал — жаль, что никто из них не чувствует, как жаль. Он даже представить себе не мог, что деревья могут так ненавидеть.
— Пожалуйста, — прошептал он на родном языке Великого леса, — покажите мне. Я должен это увидеть. Я должен знать…
Действительность начала утрачивать привычную форму, растекаться ртутными шариками в зеркальном лабиринте. Потом все окрасилось в багровые тона, растворилось в ужасе, который испытала старая береза не более, чем пару часов назад. Хаэлли вцепился в гладкий ствол мертвой хваткой, вталкивая сознание все глубже и глубже в воспоминания леса, заставляя свои глаза смотреть глазами деревьев, травы… И тогда он увидел.
— Слышь, Рыжий, не скули. Отнесем твою клешню лекарю, он ее обратно приставит.
Молодой парень, мелово-бледный, держит на коленях собственную руку. Тщедушный мужичонка, сидя на траве, проверяет механизм арбалета, дует на него, трет маленькой тряпочкой. Зеленокожий полуорк задумчиво стоит над распростертым в траве телом, взвешивая в руке дорожный мешок. Наконец полукровка задает вопрос:
— Кость, что с этой делать?
— Да что с ней делать? — немедленно откликается мужичонка и откладывает арбалет, — сдохнет скоро. С такими ранами долго не живут. Что у нее в сумке?
Полукровка приседает на корточки, роется в мешке, затем смачно плюет на траву.
— Кость… тут эта… бусинки какие-то… ох, мать ее, орочья кожа…
— Стоп, стоп, стоп. А ну, давай я погляжу.
Еще несколько минут Кость роется в вещах Ирбис Валле, затем брезгливо отбрасывает сумку в сторону.
— Охр, да то ж магичка!
— Вот сука, — шипит рыжий, сдавливая кровящий обрубок руки.
— Да не печалься, — Кость по-отечески хлопает его по плечу, — она-то сдыхает, а ты живехонек. Руку, говорю, приставим обратно.
— Да попробуй еще лекаря найди, чтобы такое сделал, — бурчит рыжий, а затем прикладывается к фляге. Крепкий парень, вообще непонятно, как он умудряется держаться на краю сознания.
Полукровка продолжает задумчиво разглядывать содрогающееся в предсмертных судорогах тело, затем деловито начинает расстегивать пояс на штанах.