Морф

Клименко Анна Борисовна

— Нет, не думаю, — с легкой улыбкой ответил Шерхем, — скорее охотник. Я слыхал о таких, но никогда раньше не встречался. А мне… он был бы очень кстати.

— А за кем он охотится? — поинтересовалась я с набитым ртом.

— Э-э, как бы тебе объяснить? Охотник — он разыскивает тех, кто не принадлежит этому миру…

— Нежить, что ли?

— Нежить — это наше все, — лекарь продолжал пить свой бульон, — ты ведь училась в интернате, так? У вас были уроки сферознания?

— Сферознание на пятом году обучения. Меня ж выгнали после трех.

— Вот как? Очень жаль. Тогда я попробую коротко…

Последующие два часа оказались заняты весьма интересной лекцией о том, что есть магия в нашем

мире. Шерхем вещал так, что у меня закрались весьма обоснованные подозрения о том, что он в свое время преподавал в каком-нибудь столичном университете. Только магистры умеют говорить очень долго ни о чем, в то время как смысл сказанного легко умещается в паре фраз. Но я усвоила кое-что, отделив крупицы золота от песка. Во-первых, мир имеет сферическую форму. Во-вторых, миров-сфер очень много, прямо-таки бесконечное множество. Они лежат друг подле друга как яйца змеиной кладки, и пока в сферах циркулируют магические потоки, миры находятся в постоянном движении, трутся друг об друга, ударяются. Ну, а исходя из того, что магия исходит от разумных существ, населяющих миры, получается, что любое проявление магии заставляет сферу шевелиться на своем месте. Вот так, не больше, но и не меньше. Существо разумное — центр мира.

— Так, значит, в наш мир могут проникать извне? — моргая, спросила я.

— В случае, если произведено достаточно мощное заклинание, способное поколебать нашу сферу так, что она продавит соседнюю, — рассеянно заметил Шерхем.

— Или с той стороны, — уточнила я.

— Или с той стороны, — согласился он и закрыл глаза. Устал, бедняга.

— Если ты не против, то я бы вздремнул, — наконец услышала я.

— Конечно, поспи, — я отставила пустую миску, потянулась. На миг закралось сомнение — а не треснут ли швы? Но никаких подозрительных звуков я не услышала. Значит, Шерхем зашил меня на совесть, — а как они выглядят?

— Кто?

— Ну, те, кто попадает в наш мир извне?

Черные глаза открылись. Шерхем несколько минут молча смотрел в небо, а затем прошептал, отвечая совершенно невпопад:

— Им здесь очень плохо, и они… ненавидят тех, кто их сюда притащил.

— Ага. Понятно, — хотя было совсем непонятно. Он так и не ответил на вопрос, как выглядят, собственно, те твари, — ну тогда ты спи. А я… я переберу свою сумку. Погляжу, осталось ли там хоть что-нибудь после этих… этих…

— Это правильно, — по губам лекаря скользнула мягкая улыбка, — займись делом, Ирбис Валле. Сумка в хижине, под столом. Теперь ты просто обязана стать лучшей вышивальщицей из всех, кто когда-либо жил под этим небом. И тогда тебе откроются все дороги… и дорога в западный лес в том числе.

— Так я и поверила, — буркнула я, но Шерхем меня, похоже, уже не слушал.

Он растянулся прямо на траве, закинул руки за голову и закрыл глаза.

— Ничего не бойся, — сказал он сонно, — Роф нас посторожит.

— Да уж меня-то можно и не стеречь уже, — сварливо отозвалась я и невольно хихикнула. О, да. Кому-кому, а Ирбис Валле терять было уже нечего.

***

… Из всего моего добра куда-то запропастился только мешочек с алыми бусинами, которые, в свою очередь, служили олицетворением огненной стихии — или здоровой крови, в зависимости от того, в составе какого узора их преподнести. Даже рекомендательное письмо нашлось, заляпанное кровью до такой степени, что показывать его кому-либо было бы просто стыдно. К чему людей пугать-то? Я даже хихикнула, представив себе, как Роф ползает на четвереньках и выбирает из травы все то, что расшвыривали те трое. Старательный парень — Роф. Спешить ему некуда, и выполнит он любой приказ своего хозяина.

Ну, что ж, Ирбис Валле. Настало время проверить, осталась ли у тебя хотя бы толика былого дара? Я по привычке начала теребить мочку уха, раздумывая, что бы такого вышить — и до заката убедиться в том, что я все еще маг-вышивальщик, а не просто ходячий труп и гадкое умертвие.

Ведь

все очень просто: если нет больше дара — то тогда самое время добыть какой-нибудь острый предмет и вырезать у себя из груди то, что дает мне возможность дышать и двигаться. Без магии я никто, даже меньше, чем никто. Магия — это то, ради чего еще стоило существовать даже такому существу как теперешняя я. Нет магии — нет и меня самой.

И я решилась. Выбрала простое, но мощное заклинание регенерации, от себя добавила в него маленькое изменение (при этом кровожадный зомби во мне мерзко захихикал). Разложила по столу коробочки и мешочки с бусинами, с душевным трепетом извлекла из тряпицы кусочек неполированного изумруда (эх, в свое время немало форинтов пришлось отвалить заезжему торговцу). Потом отрезала кусок войлока, вдела нитку в иголку и — работа закипела. Стежки ложились ровно, бусинки прижимались друг к дружке блестящими боками, изумруд послушно лег в отведенное ему место. Отрезая в очередной раз нитку, я вдруг подумала о том, как же глупо было желать славы только ради того, чтобы доказать своей семейке — мол, и я чего-то да стою. Нет, в самом деле, как все это было глупо и… мелочно, что ли? Уже после смерти я как будто взобралась на вершину горы, а там, внизу, была я-прежняя, живая, самоуверенная, совершенно не понимающая истинного положения вещей. Ха! Стать лучшей из лучших только для того, чтобы тебя заметили те, кто не замечал прежние двадцать лет. Да они, вмерзшие в свое родовое имение, и головы бы не повернули, заслышав имя Ирбис. Для них я перестала существовать ровно в тот миг, когда смертным приговором прозвучало название моего магического дара. А я-то, дурочка, искренне верила в то, что мои лавры что-то изменят…

Нет, и все-таки. Неужели все, чего мы пытаемся добиться, делаем это для себя и ради себя, любимых? Или — наоборот — для других, для тех, кому будут нужны и полезны наши свершения? Наверное, все-таки для себя. Конечно, наивно было думать, что, стань я известной и уважаемой вышивальщицей, моя семья кинется ко мне с лобзаниями. Но, возможно, дорога в западный лес все же стоит того, чтобы постараться? Эльфы не откажут великому магу Ирбис Валле. Я смогу предложить им то, чего до этого не предлагал никто. В конце концов, не зря же мне нравятся неожиданные и нестандартные решения простых, казалось бы, задач?

… Все. Я пришила петельку для шнурка, оглядела собственное творение. Хорошо, что на вышивальщиков не действует магия вышитых ими талисманов, не то пришлось бы мне несладко сейчас. Впрочем, неважно. Это будет моей маленькой местью людям — просто людям, трое из которых меня убили.

Я вынырнула из хижины в закат, поискала глазами Шерхема — но его, само собой, нигде не было. Только Роф топтался на месте, и было видно, что он и рад бы тащиться вслед за хозяином, но получил весьма недвусмысленный приказ торчать на полянке перед хижиной и охранять мое драгоценное тело. Ну, ладно. Подождем — благо что времени у меня теперь мно-ого.

Шерхем Виаро явился нескоро, солнце успело сесть, а на лес накатились невероятно красивые фиолетовые сумерки. Измотанный и злой, бросил на траву пухлую сумку, затем отстегнул от пояса мою флягу и долго пил из нее.

— Ну что за люди, — наконец поделился он своим горем.

— Что? — я разглядывала его, сидя на теплой еще земле и покусывая травинку.

— Когда им нужно исцелить недуг, они готовы заплатить столько, сколько просишь, — пояснил Шерхем, — но как только они выздоравливают, выздоравливает, похоже, и их жадность. Был на тракте, встретил караван. У купца — ущемление грыжи, похоже, с омертвением тканей. Еще чуть-чуть, и отошел бы, бедняга. Давай, говорит, лечи, заплачу любую сумму. Ну, я попросил сто форинтов, вылечил пройдоху, а он возьми — и позови своих людей. Ффух. Хорошо еще, что успел их усыпить, попадали в пыль как мешки с картошкой. Тогда купец, конечно, расплатился, но при этом смотрел на меня так, как будто хотел сожрать живьем.