Морф

Клименко Анна Борисовна

Я думала, что смогу некоторое время жить в лесной чаще, подальше от людей. Буду охотиться на мелких зверей, ровно до тех пор, пока окончательно не потеряю разум и не попытаюсь напасть на того, кто сильнее меня. А может быть, все сложится иначе, и меня, набедокурившую нежить, сожгут крикливые вилланы. Или не сожгут, а будут рубить на части, пока не выдернут из неживого тела темный талисман.

Но все это казалось далеким и совсем нестрашным, как гроза, уходящая за горизонт. Я покидала замок Штойцев, оставляя за спиной самое главное: отца и сына, обретших друг друга. Вот что было самым важным, и вот почему на душе было спокойно и легко.

Я уходила, я убегала прочь,

и на то были самые веские причины: во-первых, мне не хотелось становиться преградой между отцом и сыном. Каждый раз, заставая меня рядом с лекарем, Гверин становился мрачнее тучи и демонстративно удалялся. Я видела тоску в глазах Шерхема Виаро, но разменивать меня на сыновнюю любовь он тоже не торопился, все еще надеясь найти точку шаткого равновесия. А второй, самой главной причиной бегства, было мое постепенное превращение в настоящую нежить. Да-да, Ирбис Валле под воздействием темной магии постепенно становилась настоящим, без скидок, умертвием со всеми вытекающими из этого неприятными последствиями. По ночам мне снилось, как я рву зубами сырое мясо — и это, охр возьми, были наиприятнейшие сны. А однажды я внезапно проснулась посреди ночи и обнаружила себя в спальне Шерхема. Слава Хайо, что он тогда не проснулся! Я стояла и смотрела, как мерно вздымается его грудь, как медленно ползет по руке тень от оконной рамы, и мысленно твердила — не смей, не смей, Ирбис, иначе нет тебе прощения. Проклятие. Никогда мне не забыть того, что я испытывала, глядя на спокойно спящего мужчину: более всего на свете мне хотелось сперва уткнуться носом ему в плечо, вдыхая полной грудью аромат живого тела, а затем… затем прокусить ему горло, чтобы в рот хлынула горячая кровь. Потом я заставила себя попятиться и неслышно выскользнуть прочь, а утром Шерхем как-то странно смотрел на меня за завтраком, что стало ясно — он проснулся и все видел. Но понял ли он, зачем я приходила среди ночи?

Так что я решила уйти. На рассвете, чтобы ни с кем не прощаться, потому что так будет тяжелее всем — и им, и мне.

Я буду жить одна, в лесу, до тех пор, пока со мной что-нибудь не случится. И тогда я тихо и мирно исчезну с лица этих земель, и никто обо мне не будет горевать. Семья Валле уж точно не будет, маги холода не оплакивают изгнанных из клана.

Единственное, о чем я немного сожалела — так это о своей глупой, так и не сбывшейся мечте стать великой чародейкой-вышивальщицей.

***

Я незаметно выскользнула через боковую калитку и, спустившись по крутому склону, пошла по дороге, которая чуть далее сворачивала в лес. Моросил едва заметный грибной дождик, тихо и грустно шептались листья, опаленные дыханием осени. Я шагала налегке, прихватив только смену одежды. Какое-то время меня еще будет заботить ее чистота, а потом — потом станет все равно.

Дойдя до знакомой развилки, я помедлила. Если пойти строго на север, то можно будет в скором времени свернуть в такой густой ельник, что даже в разгар дня там не бывает светло. Таким, как я, там было бы самое место, но все же я двинулась на запад. Мне хотелось в последний раз побывать на месте нашей славной битвы и сказать последнее «прощай» эльфу, который остался там навсегда.

… Хаэлли.

Я так и не поняла до конца, кто и зачем хотел его убить, и что такого сказал неудачливый наемник. Но что-то сломалось тогда внутри эльфа, какая-то скрытая и очень важная пружинка, заставившая его отказаться даже от возможности возвращения в Великий лес. Он наверняка мог вернуться, но не захотел. И вряд ли тут дело было в его теплых чувствах к людям.

Что еще я могла сказать о Хаэлли, теперь,

когда сама потихоньку сползала во мрак, а он остался навсегда в слепящем свете?

Он был неповторим, прекрасен и страшен, как лесной пожар. Временами он был добр ко мне, а участие и сочувствие нынче большая редкость. Могла бы я назвать Хаэлли своим другом? Вряд ли. Не знаю. Но мне хотелось еще раз увидеть то место, где он позволил нам покинуть приграничье.

Я шагала и шагала, умертвия не знают усталости. Все также моросил дождик, я промокла до нитки, но было все равно, потому что такие, как я — никогда не болеют. День сменился ночью, а я все шла и шла, и тихо посмеивалась над собой. Мол, хотела стать великой и утереть нос родной семейке. Ха! Кому это было нужно? Еще можно понять желание стать известной, чтобы попасть в земли эльфов, но то была мечта, сладкая, розовая мечта, которую подарил мне Шерхем от собственной беспомощности. Он испугался того, что убили девчонку. А испугавшись, дал ей подобие жизни и подсунул несбыточную мечту. Знали ли он сам о том, чем все закончится? Вряд ли. Потому что Шерхем все-таки не из тех, кто делает совершенно бессмысленные поступки. Наверное, он в самом деле надеялся вернуть мне жизнь, а я ушла — и теперь его не будут мучить угрызения совести, что тоже неплохо.

Ну, и Гвер. Он меня забудет. Пройдут годы — и непременно забудет. Или будет потом смеяться над первой влюбленностью, или расскажет приятелям за стаканчиком вина о том, как в юности по уши влюбился в умертвие. Они будут охать и ахать, а старина Гвер наверняка ощутит себя героем. Пусть. Он хороший, Гверфин, и дай Хайо ему удачи и счастья.

Я медленно приближалась к тому месту, где раньше студенистой горой нас поджидало приграничье. И когда, наконец, я выбралась на знакомую до боли поляну, то остановилась, изумленно озираясь.

Когда серый студень взорвался и осел рваными клочьями на обугленную землю, я думала — все, конец. Но, вернувшись, вместо обожженной пустоты я наткнулась за странный белый купол, расколотый надвое.

— Охр, — я мрачно уставилась на эту штуковину.

Да, она весьма напоминала полусферу с черной трещиной посередине. Трещина расширялась книзу, и там я даже могла бы протиснуться внутрь.

Я села на скользкую от размокшей гари землю и задумалась. Вот вам и попрощалась с Хаэлли! Неужели морфы так и не убрались в свой мир? Неужели Хаэлли ошибся, и его страшные колбы оказались недостаточно сильны, чтобы вышибить приграничье прочь из нашего мира?!!

— Чтоб вас, — подумала я вслух.

Наверное, следовало что-то предпринять. Вернуться, например, в замок Штойцев и рассказать обо всем Шеру. Но смогу ли я незаметно уйти второй раз? Вот в чем вопрос.

Я поднялась и, оставив на земле мокрую сумку, двинулась к куполу, не сводя глаз с трещины. Внизу просвет был достаточно велик для того, чтобы протиснуться под белоснежный свод. А дальше? Я уже ничего не знала и ни в чем не была уверена. Единственное, пожалуй, в чем я не сомневалась, так это в том, что морфы пожалеют о том, что не соизволили убраться.

Я потрогала полированную и очень холодную поверхность полусферы, посмотрела на проглянувшее сквозь тучи бледное солнце. А потом, сплюнув под ноги, полезла внутрь.

…И ничего не произошло. Ничего страшного. Внутри было темно и пусто, никто не пытался на меня напасть. Слабый свет, льющийся сквозь трещину, выхватывал из мрака кусок белого, зеркально-гладкого пола. Похоже, что внутри это сооружение было куда вместительнее, чем казалось снаружи.

— Что за охровщина, — пробормотала я и собралась уже лезть обратно, как вдруг ощутила чье-то присутствие.