Моргенштерн (сборник)
Шрифт:
— Я бы не стал беспокоить вас лично, почтеннейший, из-за столь малого дара, — Сервин показал на увесистый мешочек с золотом, доброхотное пожертвование Храму и его служителям. — Но мне нужно было сказать вам несколько слов. Наедине.
— Я весь внимание, — жрец чуть наклонил голову. Солнечный зайчик пробежал по гладко выбритому черепу.
Они стояли на высокой террасе храма Белой Богини и смотрели на закат. Солнце, нависшее над Гонгурским хребтом, окрашивало остывающую долину в цвет кифа. Воздух пах мёдом, ленью и тоской, как это бывает в землях, расположенных вдали от моря.
Далеко
Сервин подумал о том, как мудро расположен храм: высоко на горе, но в то же время вблизи торгового тракта. Не нависая угрожающе над дорогой, он притягивал взоры, одновременно близкий и далёкий. Храм не вымогал внимания проезжающих мимо — он милостиво разрешал оказать честь богам и доставить радость себе. Многие сворачивали на неширокую тропинку, ведущую ко внешним вратам — хотя бы для того, чтобы почитать изречения Аристокла на стелах, бросить несколько монет в храмовый сосуд, и задуматься о совершённых ими добрых делах.
В отличие от чёрных храмов Справедливости, получавших плату за участие в судебных разбирательствах, белые храмы жили за счёт доброхотных даяний: согласно учению мудрецов, служение Добру предполагает бескорыстие.
— Я хочу дать несколько советов, — собрался с мыслями Сервин. — Как вы знаете, — он выделил голосом последнее слово, — хороший совет, данный вовремя, может стоить очень дорого.
— Совет купца дороже золота, — вежливо улыбнулся Хингр. Улыбка у него была приятная, но Сервину она чем-то не понравилась. Так улыбаются люди, заранее уверенные в своём превосходстве над собеседником.
— Буду краток, — приступил Сервин. — В последние годы вы, Хингр, как проповедник, получили большую известность. Да, известность…
— Совершенно незаслуженную, — ввернул жрец.
— Вполне заслуженную, — голос купца помимо его воли прозвучал саркастически, — ваши проповеди против наук и исследования природы воистину замечательны. Однако, я купец. И я хорошо знаю, что даже самый лучший товар продаётся только тогда, когда на него есть спрос. Это относится и к идеям. Люди охотнее слушают то, что хотят услышать…
Улыбка сошла с лица жреца. Тонкие губы вновь сжались в упрямую полоску.
— Я не берусь судить, в каких тайниках сердца вы читаете, столь удачно произнося свои речи и каждый раз попадая в цель, — Сервин сделал паузу после сложно закрученной фразы. — Однако, так сложилось, что я могу вам сообщить кое-что о том, к чему потянутся сердца завтра.
— Вы знаете будущее? — жрец повёл плечами, просторный белый плащ колыхнулся, на мгновение разбудив дремлющий воздух.
— Мы, купцы, должны уметь предвидеть спрос на новый товар, — Сервин сделал неопределённый жест, — и вовремя сделать запасы… Я хочу рассказать вам, запасы каких слов вам потребуются в скором будущем. Вы вольны распорядиться этим знанием как угодно. Но лучше всё же им воспользоваться, да.
Жрец нахмурился.
— Что значит — "лучше"?
— Лучше для всех, и для вас прежде всего, — Сервин стал говорить чуть быстрее и несколько суше. — Вы получили известность благодаря проповедям
— И что же? — Хингр почти не пытался скрыть недоверия.
— Беды, происходящие от тщеславия, — твёрдо сказал Сервин. — От излишней роскоши, выставляемой напоказ. Люди будут охотно слушать проповедников, хулящих блеск и самодовольство богатых людей, и прежде всего их безумные траты на дорогие ненужные вещи, сооружения, детей. Дорогое перестанет привлекать, а кичащиеся им будут осмеяны и осуждены мнением толпы. В моду войдут скромность и простота… Подождите, — купец увидел, что Хингр порывается что-то возразить, и сделал заграждающий уста жест, — подождите. Я знаю, что это всё кажется невероятным, да, и не прошу мне верить. Однако, скоро вы убедитесь в моей правоте. Так вот, когда разорятся несколько великих доминов, чьи состояния кажутся незыблемыми…
— Вы говорите очень странные вещи, — заметил Хингр, — я не знаю, что и думать о них. — Последние слова он произнёс таким тоном, что Сервину показалось: за каждое из этих слов можно, как за оторванную подкладку, просунуть руку и дотронуться до их настоящего смысла.
— То есть вы уверены, что я мелю вздор, — купец предпочёл произнести это вслух. — Однако, у меня есть свои источники. Я хорошо знаю доходы и расходы этих людей. Небедных, да, но всё-таки не настолько богатых, как, может быть, они думают сами.
— Есть очень большие состояния, — напомнил жрец.
— Но и они конечны, — твёрдо сказал Сервин. — Очень скоро нас ждут громкие разорения и ещё более громкие суды, скандалы, волнения. Совет Сословия будет вынужден что-то предпринимать. Скорее всего, он примет законы против роскоши и чрезмерных трат…
— Допустим… Но каким образом можно принять закон без решения Чёрного и Белого храмов? — в голосе жреца впервые прорезался интерес.
— Никак, — пожал плечами Сервин. — Значит, законы будут приняты с согласия храмов. Это согласие нужно будет как-то обеспечить. Особенно это касается белых жрецов. Обосновать ограничения с точки зрения ценностей Добра… это большая задача. Но есть мудрые люди, которые не отступают перед трудностями богословия и законоведения. Особенно если эта работа оплачивается. Да, оплачивается. Я совершенно уверен, что на подобные изыскания будут выделены немалые средства. Возможно, это будет сделано… скажем так… осторожно. Да, осторожно.
Твёрдое полированное лицо Хингра не изменилось. Почти. Только в глазах что-то промелькнуло.
— И хотя я невежествен в вопросах, касающихся божественного, — продолжал разматывать речь Сервин, — мне почему-то кажется, что богослов, первым обратившийся к этим важным проблемам, может стать весьма знаменитым и остаться в памяти потомков… Так или иначе, очень скоро Совет Сословия живо заинтересуется этими вопросами. Откровенно говоря, у вас есть две-три дюжины дней. Конечно, это не срок для серьёзных богословских изысканий. Но товар хорош тогда, когда на него есть спрос.