Мориарти. Последняя глава
Шрифт:
Сэлли Ходжес никогда не говорила ей правду о личных отношениях с Профессором, но до ушек этого очаровательного юного существа, должно быть, уже дошли сплетни, распространяемые живущими в доме девицами.
Между тем в полдень Терремант и его подручные заняли места неподалеку от сходней на том месте, где швартуется пароход, прибывающий в Дувр из французского порта Кале. Он быстро заметил человека, с которым Профессор встречался несколько раз во время пребывания в Вене, и которого он называл Карлом Францем фон Херцендорфом; того самого человека, которого за
Окружавшие Печального Пастушка соглядатаи не сводили с него глаз, пока он, сопровождаемый носильщиком с двумя чемоданами, проходил через таможенный зал и показывал дежурному документы. Взятый в каре наблюдателями, приезжий спустился по покатому пандусу прямо к железнодорожной платформе. Терремант, держась неподалеку, но не приближаясь к объекту слежки, видел, как Печальный Пастушок сел в поезд. Одно с ним купе занял шпик Мориарти.
Так они добрались до Лондона, до вокзала Виктория, откуда наблюдение продолжили люди Эмбера.
— Так, говоришь, ты его уже видел раньше? — спросил Эмбер, не шевеля губами и демонстрируя навыки бывалого обитателя исправительных заведений. В свое время он отведал казенной баланды в паре тюрем, отмотав, как говорится, назначенный срок.
— Видел, — проворчал Терремант. — И знаю не хуже, чем вдовушку Палмер с ее пятью дочурками. Да только вот не могу сообразить, откуда.
— Неужели не можешь, Джим? Ясно же как божий день.
— Что именно?
— Присмотрись. Он же как списан с покойного принца Альберта, принца-консорта.
— Да чтоб мне пропасть! Точно! — воскликнул Терремант. — Черт, как же я этого раньше не приметил!
И действительно, при взгляде на незнакомца сразу становилось ясно, что он — копия покойного принца Альберта. Не того молодого, жизнелюбивого и полного надежд, пусть и боявшегося пересекать из-за морской болезни Канал, но того, каким он стал в свои последние дни, изможденного, с лицом, осунувшимся от многочисленных тягостных дум о юном принце Уэльском, согбенного под бременем забот, обрушившихся на его плечи, забот короля, коим он никогда не был. Действительно, пассажира, прибывшего в этот день пароходом из Кале, вполне можно было принять за покойного принца.
— Чудно, — пробормотал Терремант, когда они сели в двуколку и последовали за тарантасом и еще одним кэбом в направлении «меблированных комнат» капитана Рэтфорда. Там гостю оказали надлежащее гостеприимство — предложили еду, бокал доброго рейнвейна и возможность отдохнуть после утомительного путешествия.
Ближе к вечеру, когда на город опустились сумерки, зажглись витрины магазинов и уличные фонари, сам профессор Мориарти нанес визит в комнаты капитана, сопровождаемый, не отступавшим от него ни на шаг Дэниелем Карбонардо. Последний старался постоянно держаться между Профессором и остальными членами старой преторианской
Мориарти разговаривал с Печальным Пастушком добрых три четверти часа и ушел с довольным видом пса, умыкнувшего пару горячих сосисок со стола. Оказавшиеся поблизости слышали, как он пробормотал, что день оказался вовсе не плох.
Вернувшись в Вестминстер, Мориарти застал там Ли Чоу, дожидавшегося встречи с ним. По кухне бесцельно слонялся Бертрам Джейкобс. Рабочие Джорджа Хаккета старательно занимались обустройством дома, истово демонстрируя свои лучшие умения — они знали, что работают для самого Профессора.
Ли Ноу уехал примерно через час, после долгого разговора с Мориарти. Он отправился на железнодорожный вокзал Паддингтон, где к нему присоединился один из его подручных, высокий китаец по имени Хо Чой; серьезный и молчаливый, он говорил лишь тогда, когда это было действительно необходимо.
На вокзале соплеменники сели в вагон третьего класса поезда, направлявшегося в Бристоль, и в течение всего путешествия вели себя с величайшей скромностью, помогая попутчикам получше устроить багаж и вообще всячески показывая, что они, смиренные сыны Востока, знают свое место.
Снова оказавшись в своем Вестминстерском доме, профессор Джеймс Мориарти принялся просматривать письма, полученные с дневной почтой, около четырех пополудни. Целый пакет пришел от Перри Гуайзера — документы, касавшиеся покупки склада и требовавшие подписи Профессора. Из других поступлений внимание его привлек конверт, адрес на котором был написан карандашом, корявым почерком. В левом нижнем углу красовался небольшой крестик.
«Пишет вам Джорджи-Порджи. Здедал все, сэр, как было сказано и имею несколько хароших новостей. Нащет некого Шлефстина и еще одного по имени Гризомбр и третьего человека, которого зовут Санционаре. Некоторых я видел недавно. Про других слыхал. Они все из заграничных стран и Беспечный Джек думает что для него важно завести с ними какие-то дела. Продолжаю работать и наблюдать».
Мориарти сразу понял, что за люди упомянуты в отчете Сэма Брока. С каждым из них он уже не раз имел дело. Жан Гризомбр, глава одной из самых больших в мире воровских шаек, безжалостный охотник за редкими и особенно ценными украшениями. Шлефстином Сэм назвал высокого, манерного Вильгельма Шлайфштайна, более похожего на банкира, чем на преступника, безраздельного властителя криминального Берлина. Еще одним знакомым Профессора был обходительный толстяк Луиджи Санционаре, сын пекаря, поднявшийся до «титула» самого опасного римского преступника.
В прошлом Мориарти неоднократно имел дела с континентальными коллегами и не сомневался в том, что теперь и Беспечный Джек вознамерился установить с ними связь. Пресечь поползновения коварного Джека не составляло труда, но он решил, что прежде нужно заняться вопросами, касающимися Карла Франца фон Херцендорфа, Печального Пастушка.
Через четверть часа он звонком вызвал Уолли Таллина, которому поручил передать письмо лично в руки Джои Коксу.
— Не забудь, — напомнил Профессор, — ни за что сам не входи в его студию.