Морок
Шрифт:
Я довольно сильно вздрогнул. Холодок страха пополз к сердцу.
И тут я припомнил свою беседу с женой в дороге, на ночном шоссе — сразу после нашей встречи. Беседу о страхе. Родившаяся тогда веселая ярость вернулась ко мне, и я повторил вслух слова, которые тогда произнес про себя:
— Оставьте угрозы, леди. Эта карта уже бита. Мирную, беззаботную жизнь я однажды потерял и теперь заработал ее по праву. И я, и моя жена, и даже дети — мы все научились…
Я собирался гордо закончить: «научились справляться с трудностями», но вовремя одернул
— …Мы многому научились, — добавил я без апломба.
— Тогда расстанемся! — вдруг устало предложила моя собеседница. Ее взгляд оставался темным, недобрым, но он уже не давил, как прежде. У меня, наконец, прекратила кружиться голова: напряжение спадало. — Я тебя не держу.
Женщина оперлась ладонями о подлокотники, медленно приподнялась, недоверчиво косясь на меня. Я не двинулся с места, и она разочарованно откинулась на спинку кресла. Лицо застыло в мучительном ожидании.
— И не держал. А ты до сих пор здесь.
Молчание.
Впервые в жизни я не знал, что спросить, поскольку вопрос будет про судьбу и жизнь детей и жены, а я не представлял, как добиться правдивого и ясного ответа.
— Ты веришь в судьбу?
От неожиданности я не нашелся что сказать.
— Это была случайность. — Ее голос звучал монотонно, будто она тщательно взвешивала слова или произносила заученный текст. — Ты случайно налетел на меня, а я случайно обронила свою вещь. Это было ошибкой. Это было неправильно. Я должна была найти ее и вернуть. Ты ее уничтожил — ты должен был заплатить.
Верить ли туманным объяснениям? Я нарочито небрежно произнес, стараясь не горячиться:
— Следовало крепче держать свое опасное сокровище. Ты все еще надеешься получить какую-то плату?
— Разрешите мне занять место!
Густой мужской бас. Пассажир с соседнего кресла вернулся. Моя собеседница безропотно поднялась и стала вновь протискиваться мимо меня. Я отвел колени в сторону, а подниматься не стал: я уже догадался — пока занимаю ее место, она будет на виду и не ускользнет. Опять меня окатило удушливым запахом ее духов. Линда иногда пользовалась такими. Кожаный ремешок, грубовато и нелепо смотрящийся без подвески на фоне изящной блузки и модного костюма…
Она молча, не оборачиваясь, шагнула вперед. Я вдруг ясно увидел диспозицию: она сейчас находится между мной и моей семьей и движется вперед. Какими бы намерениями она ни руководствовалась, я не сумею оказаться рядом с женой и детьми раньше. Пассажиры в большинстве спали; сосед справа приник к иллюминатору.
Я прыгнул вперед и, почти наугад выбросив руку, ухватился за кожаный ремешок на ее шее. Другую руку я положил ей на прохладное плечо и развернул женщину к себе. Только в первое мгновение она рванулась, но больше не сопротивлялась. Со стороны это, наверное, напоминало нежную любовную игру. Она податливо согласилась, когда я молча принялся переставлять ее, спиной загораживая от нее своих. Теперь она оказалась в дюйме от своего места.
Я
Узелок на черном ремешке, который я крепко держал в руке, потертость рядом…
Все-таки у меня хорошая зрительная память! Именно этот ремешок я видел прежде на Линде! Я похолодел: она не добралась до самых близких мне людей, а мою сотрудницу некому было защитить…
— Что с Линдой?!
— Все то же, — удивленно протянула старуха. — Любит тебя, мечтает о тебе…
От неожиданности я едва не ослабил хватку.
…Я отдал Линде перевод «Чертополоха». Та долго терзала меня обсуждением. Потом я сбежал. Закрывая дверь, обернулся и встретился с ней взглядом: Линда затуманенно смотрела мне вслед, будто грезила наяву… Она просила взять ее в «Новую пятницу» кем угодно, хоть простым редактором, хоть в монтажную… Если мы оказывались рядом — за рабочим столом, в лифте, в очереди за кофе, — я с удивлением замечал, какая она неловкая: то локтем меня толкнет, то оступится и взмахнет рукой, ища во мне опору… Ради всего святого, как я ухитрялся оставаться настолько слепым?! Просто искал совсем другую…
— Девочка немножко помогала мне в надежде приворожить тебя.
Я удержался от бесполезного переспрашивания: «Линда помогала тебе?! В чем?»
— Мне нужен был доступ к тебе, — с достоинством пояснила старая леди, будто не замечая удавки на своей шее, — вот и все. Постоянный доступ. Ты должен был найти мою вещь. И заплатить.
Я вспомнил, как в начале нынешней встречи принял ее за Линду. Стало жутко. Нет, не хотел я знать, каким образом Линда обеспечивала ей доступ ко мне!..
— А ведь она могла добиться успеха, — сказала старуха почти весело. — Только испугалась, что не справится. У меня к ней особый счет! — В голосе моей собеседницы прорезалась тяжелая злость. — Меня нельзя просто взять и бросить!
Старуха явно говорила о том, что ее живо трогало.
— Линда заявила, что цена слишком высока, и полученный результат не обрадует ее. И ты будешь уже не ты, и она станет не похожа на саму себя, если заполучит тебя «колдовством»… Понадеялась, что, раз ты один, а она так близко к тебе, ваши отношения сами собой сложатся, и все мне вернула…
«Все вернула»… По ее лицу скользнула тень досады: она слишком увлеклась! И я догадался.
Только теперь я догадался, что именно до сих пор крепко сжимаю в ладони! Что связывает нас и не позволяет освободить друг друга. По направлению моего взгляда она увидела, что я понял.
— Заламинированная купюра была не брелком, а подвеской, — констатировал я ровным голосом.
Остаток уничтоженного сокровища, кусок моей собственной судьбы, который она не может выпустить из рук по доброй воле.