Морошка. В августе 42-го

Козвонин Фёдор

Степан Деницын шёл на Хлебную площадь, где в базарные дни он в форме рядового милиционера следил за торгом. Как городовой – следил за порядком, а как чекист – за всем остальным. Он остановился на перекрёстке у радиоточки, откуда скорбный, но твёрдый голос громогласно вещал:

«Советская патриотка партизанка Нина Коровко, выполняя боевое задание, около города Невеля была схвачена немецко-фашистскими бандитами. Гитлеровцы, добиваясь сведений о партизанах, подвергли Нину Коровко зверским пыткам,

а потом повесили. Славная дочь советской Родины стойко перенесла все пытки и перед смертью заявила фашистским мерзавцам: «Я сегодня умру за Родину, но завтра вы все будете уничтожены. Да здравствуют партизаны!»

Партизанские отряды, действующие на Северном Кавказе в тылу противника, наносят большой урон немецко-фашистским захватчикам. Партизаны с каждым днём всё более успешно действуют по коммуникациям противника. Для борьбы с одним партизанским отрядом немцы бросили румынский полк. Потеряв в боях с партизанами до 400 солдат и офицеров, румынские вояки отступили. Партизаны захватили оружие и военное имущество.

На улицах городов Германии всё чаще появляются антифашистские лозунги. На одной из улиц города Дюссельдорфа ночью краской на стене дома было написано: «Долой Гитлера!»» 16 .

16

Сводка Совинформбюро от 29.08.1942

Но остановился тут Деницын не ради речей Левитана. Дом на перекрёстке улиц Коммуны и Свободы заслуживал особого внимания. До Революции в доме жили купцы Кардаковы, чью коммерцию свернули после того, как с крыши их магазина обстреляли демонстрацию рабочих. Но надо было сворачивать не коммерцию, а голову, потому что после бегства из Вятки купчишки с колчаковцами снюхались. Старший, Иван Семёнович, говорят, тогда же Богу душу отдал, а вот сын, Николай Иванович, сначала в Забайкалье будто бы бабочек изучал, а потом, уже почему-то как филателист, уехал в Германию, где теперь в Немецком Энтомологическом Институте заведует секцией чешуекрылых. Там водит дружбу с писакой Владимиром Набоковым – сыном лидера разгромленных кадетов. Рафинированная контра. Первейшие кандидаты в новое марионеточное Временное правительство – таких хоть завтра в кресла сажай. А покамест кукловоды не дотянулись, то можно отличное паучье логово организовать, чтобы начать плести сеть: по диагонали через дом – госбанк, на другой стороне улицы – горком, а на этой же стороне почтамт. За неделю при должной сноровке подкопаться можно.

Хорошо, что в комнате с доступом в погреб уже год живёт Августа Абатурова с матерью-старушкой и двумя детьми. И хорошо, что там есть управдомша Таисья Морозова, которая санитаркой служит, – о любом подозрительном мужчине доложит тут же. Такой роскошный вяз растёт прямо за домом… Степан в задумчивости погладил усы.

III.

Диктор

замолчал и Деницын пошёл дальше. Теперь уже бодро, с выправкой. Пройдя два квартала на юг, он свернул к реке и пошёл к площади Революции, к Хлебному рынку, куда уже стягивались торговцы.

Степан помнил, как мальчишкой гулял среди широких торговых рядов Семёновской ярмарки, которая проводилась в конце лета каждый год. Площадь тогда называлась Семёновской, а в середине площади стоял Александро-Невский собор. А когда площадь стала называться площадью Революции, собор взорвали и разобрали на кирпич. То есть на одной стороне площади собор разбирают, а на другой стороне продолжается как ни в чём не бывало торг. Пережили, значит, торговцы Иисусика, как тот их плетью не гнал, потому что собора нет, а рынок есть. Получается, что по плодам их узнали их 17 , а практика – критерий истины 18 .

17

Евангелие от Матфея, 7:19-20

18

Гегель.

Но душу Степана коробил вопрос практический. Куда кирпич из стен пошёл? Была ли в нём острая необходимость? И почему было не сделать из собора училище какое или театр? Или, раз уж площадь Революции, так и в здании собора сделать музей Революции с картиной во всю стену? В Киеве, слыхал, есть такая картина на религиозную тематику, а у нас бы было о становлении советской власти на Вятке. Хорошо бы? Уж точно – не плохо. А взрывать попусту – бесхозяйственно, не по-пролетарски это. Неприятно было в том же тридцать седьмом, когда собор готовили к разрушению и купола разобрали. Тогда перед собором разбил свои шатры цирк-шапито. Детишки радовались и смеялись, слон трубил, медведи ревели, вокруг воняло… Хоть бы где статистику узнать, мол, из собора построено столько-то больниц, школ и библиотек. Но – хрен. В лучшем случае, дороги вымостили, а то и вовсе, как с церковью в Никульчине вышло – взорвали, кое-как разобрали, на баржу погрузили, а баржа тут же ко дну пошла. Сплошной убыток – ни баржи, ни кирпича, ни взрывчатки, ни церкви, в которой бы хоть склад сделать – и то бы проку больше было. Но – нет. Ты ещё заплати командированным взрывотехникам, которые зачем свою работу сделали? Совершенно непонятно. Вредительство это, если разобраться.

Вон, в Ленинграде, городе целых трёх революций, Исаакий стоял и стоит – и ничего, не мешает. Музеем стоит как раз. Там маятник Фуко круглосуточно доказывает, что Земля вращается. И Казанский собор о победе над Наполеоном напоминает, и сейчас дух защитников города укрепляет. А у нас что? Была архитектурная доминанта, вятский символ, а теперь пустое место. Мешали если кому кресты, так и убрали бы – не в них дело, а вместо них бы звёзды красные, как на башнях Кремля.

Конец ознакомительного фрагмента.