Морская Дама

Уэллс Герберт Джордж

– Так поступать нечестно! И с ними, и со мной, и с кем угодно!

И тут он, я думаю, неожиданно начинает ругаться.

Представляю себе, как он сидит за обедом, – к этой трапезе он обычно относится с подобающей серьезностью. Представляю себе официанта, изображающего на чисто выбритом лице добродушную небрежность, который приближается к нему с выражением интимного соучастия, с каким всякий порядочный официант подходит к тем, кто внушает ему уважение. Представляю себе уважительную паузу, почтительный вопрос.

– А, да что угодно! – восклицает Мелвил, и официант удаляется в полном изумлении.

Всякую

серьезную беду всегда сопровождают досадные мелочи. В дополнение ко всем мукам Мелвила в его клубе затеяли ремонт, и там постоянно толпились строители и декораторы, которые выставили окна и заняли весь зал подмостями. Мелвил и ему подобные оказались на это время гостями чужого клуба, несколько членов которого имели привычку громко пыхтеть. Они, казалось, только и делали, что, пыхтя и отдуваясь, шелестели газетами или спали в креслах, и представлялись Мелвилу какими-то язвами на благопристойном теле этого клуба. В его тогдашнем состоянии ему не было дела до того, что все эти пыхтящие туши занимают высокое положение в обществе. Однако именно благодаря этому временному перемещению он неожиданно столкнулся с Чаттерисом, состоявшим в клубе, который приютил Мелвила, но не принадлежавшим к числу наиболее видных его членов, а скорее к аморфной массе, – и имел с ним что-то вроде конфиденциальной беседы.

Мелвил только что взял в руки «Панч» – он находился в таком расположении духа, когда человек готов схватиться за что угодно, – и начал читать, хотя что именно, он не знает. Вскоре он тяжело вздохнул, поднял глаза и увидел, что в комнату входит Чаттерис.

Он удивился, увидев Чаттериса, и почувствовал беспокойство и некоторую тревогу. Чаттерис тоже явно удивился, увидев его, и пришел в замешательство. На несколько секунд он неловко застыл в дверях с весьма нелюбезным видом, и несколько мгновений не подавал вида, что узнал его, но потом кивнул и неохотно направился к нему. Каждое его движение говорило о том, что он не прочь улизнуть, но не знает, как бы это сделать.

– Вы здесь? – произнес он.

– А вы что делаете в такое время так далеко от Хайда? – спросил Мелвил.

– Я зашел, чтобы написать одно письмо, – сказал Чаттерис и беспомощно огляделся.

Потом он сел рядом с Мелвилом и попросил сигарету. И вдруг пустился в откровенности.

– Вряд ли я буду баллотироваться в Хайле, – сказал он.

– Неужели?

– Да.

Он закурил сигарету.

– А вы стали бы на моем месте?

– Ни в коем случае, – ответил Мелвил. – Но это не по моей части.

– А по моей?

– Не поздновато ли выходить из игры? – спросил Мелвил. – Вас уже выдвинули. Все взялись за работу. Мисс Глендауэр…

– Знаю, – отозвался Чаттерис.

– Ну и?…

– Мне что-то не хочется.

– Но, дорогой мой!..

– Может быть, я немного переутомился. Я не в форме. Потерял ко всему интерес. Вот почему я здесь.

Тут он сделал совершенно нелепую вещь – выбросил сигарету, выкуренную едва на четверть, и почти тут же попросил другую.

– Вы чересчур усердно занимались своей статистикой, – сказал Мелвил.

Чаттерис произнес нечто такое, что Мелвил, как ему показалось, уже где-то слышал:

– Выборы, Прогресс, Благо Человечества, Общественный Дух – все это на самом деле меня не интересует. По крайней мере, сейчас.

Мелвил

молча ждал продолжения.

– С самого рождения тебе всю жизнь постоянно твердят, что надо делать политическую карьеру. Это впитываешь с молоком матери. Тебе не позволяют даже подумать, чего ты хочешь на самом деле, все так тебя туда и подталкивают. Воспитывают характер. Внушают образ мыслей. Загоняют туда…

– Меня никто никуда не загонял, – возразил Мелвил.

– А меня загоняли. И вот что из этого получается!

– Вы не хотите делать политическую карьеру?

– Как вам сказать… Подумайте, что это такое на самом деле.

– Ну, если задумываться о том, что есть на самом деле…

– Во-первых, вся эта возня, чтобы попасть в парламент. Эти проклятые партии не значат ничего – абсолютно ничего. У них даже нет приличных фракций. Болтаешь всякий вздор перед разными проклятыми комитетами проклятых торговцев, которые думают только о том, чтобы подороже продать свое самоуважение; шепчешься и водишь дружбу с представителями на местах и стараешься, чтобы тебя почаще с ними видели; занимаешься всякой идиотской благотворительностью, и обедаешь, и толкуешь, и якшаешься со всевозможными чванливыми наглецами и мошенниками… Он на несколько секунд умолк.

– И ведь на самом деле они ничего такого в виду не имеют! Они просто делают это по-своему, как ты – по-своему. Все это одна и та же игра. Они гоняются за призраком довольства, они трудятся не покладая рук, и ссорятся, и завидуют друг другу, днем и ночью, постоянно стараясь, несмотря ни на что, убедить себя, что они воплощают в себе реальность и успеха…

Он снова умолк и затянулся сигаретой.

– Это так, – согласился Мелвил и, не скрывая злорадства, добавил:

– Но я думал, что ваше скромное движение… Что в нем есть нечто большее, чем партийные дрязги и самоутверждение?…

Он сделал вопросительную паузу.

– Положение Бедных, – добавил он.

– Ну и что? – сказал Чаттерис и взглянул на него с каменным выражением лица. Мелвил отвел глаза.

– В Сандгейте, – сказал он, – была, знаете ли, какая-то атмосфера искренней веры…

– Знаю, – отозвался Чаттерис во второй раз. – В этом-то все дело! – добавил он после паузы. – Если у меня нет веры в ту игру, в которую я играю, если я застрял на мели, когда прилив веры уже миновал, моей вины тут, во всяком случае, нет. Я знаю, как мне следует поступить. В конце концов я и собираюсь так поступить; сейчас я все это говорю, только чтобы облегчить душу. Я начал эту игру и должен доиграть до конца; я взялся за гуж и не должен отступаться. Вот почему я приехал в Лондон – чтобы самому с этим покончить. Все это долго накапливалось и наконец прорвалось. Вы застали меня в критический момент.

– А-а, – сказал Мелвил.

– Но при всем том дело обстоит так, как я сказал: все это мне в действительности неинтересно. Это не меняет того факта, что я вынужден участвовать в призрачных выборах, которые не имеют никакого смысла, на стороне партии, которая уже десять лет как умерла. И если призраки выиграют, стать членом парламента от привидений. Вот как все это выглядит – стоит только посмотреть на вещи разумно. Мне это больше неинтересно, и душа у меня к этому не лежит, – повторил он еще раз свой главный тезис.