Морская политика России 80-х годов XIX века
Шрифт:
Из Порт-Артура великий князь отправился в Чемульпо и Сеул, где, надо полагать, после июньских народных волнений, в организации которых подозревали Юань Шикая, визит члена императорской фамилии восприняли как свидетельство участия и поддержки со стороны российского правительства. Заметим, что пребывание на Дальнем Востоке оставило в памяти Александра Михайловича глубокий след и сыграло свою роль несколько лет спустя.
Особое значение сохраняли российско-японские отношения. В конце 1880-х годов, после отмены зимовки во Владивостоке кораблей Тихоокеанской эскадры, японские порты как и прежде продолжали играть роль ее полугодового пристанища. В японских доках и на заводах выполнялся сколько-нибудь серьезные ремонт российских судов. Эти работы, несомненно, в известной мере способствовали становлению судоремонтной промышленности Страны восходящего солнца, руководимой, нередко, английскими и французскими инженерами. Впрочем и Россия была готова внести свой вклад в совершенствование японских специалистов. Так, в «мастерской динамо-электрических машин» Кронштадтского порта в 1882 году обучался Соннэ Сакае, вскоре, правда,
В соответствии с письмом Н.К. Гирса от 26 июня 1889 года ГМШ подготовил всеподданнейший доклад по этому вопросу, утвержденный 4 июля, о чем немедленно уведомили В.П. Шмидта. Спустя неделю адмирал доложил о назначении Сакамото на «Адмирал Нахимов», а Номото — на «Крейсер». Впрочем, в итоге Номото оказался на борту «Адмирала Нахимова», на котором в ноябре 1890 года даже собирался совершить переход в Кронштадт. Но к тому времени Д.Е. Шевич пришел к заключению, что «пребывание японских офицеров на наших судах является нежелательным», ибо через них конфиденциальные сведения о российском флоте могут попасть к «иностранцам», то есть англичанам. Н.М.Чихачев согласился с ним, и Номото под благовидным предлогом отказали. В июле 1891 года, исходя из тех же соображений, управляющий отклонил ходатайство японского правительства о «зачислении на место Номото лейтенанта Рокуро Ясиро» [737] .
737
РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 518. Л. 1 — 10, 17–22, 29–31.
На протяжении 1880-х годов японские делегации не раз бывали в Кронштадте. Так, 7 сентября 1882 года город посетил принц Арисугава, в сопровождении посланника Ниси Токудзиро, бывшего поверенного в делах Хаяси и лейтенанта Токато. 22 июня 1884 года главную базу Балтийского флота осматривал посланник Ханабуса, а спустя месяц, 21 июля, военный министр Японии, генерал-лейтенант Ояма, в сопровождении начальника Токийского военного училища, генерал-майора Нодзу и других офицеров [738] .
738
Кронштадтский Вестник. 1882. 8 сентября, 24 июня, 22 июля.
В феврале 1887 года в Петербурге побывали принц Комацу и японский морской министр, граф Сайго, считавшийся русофилом. Спустя год, в числе лиц, сопровождавших премьер-министра Ито Хиробуми, граф впервые посетил Владивосток. Правда, из шести кораблей доставившей их эскадры контр-адмирала Ито лишь два были допущены в бухту Золотой Рог, а остальным пришлось стоять в проливе Босфор Восточный. Но судя по всему, впечатление от приема, на который местные власти и офицеры-тихоокеанцы не пожалели денег, осталось у японцев благоприятное. Ответным жестом стала аудиенция, которую император Муцухито дал В.П. Шмидту, и состоявшееся вскоре после нее представление командиров: Н.И. Скрыдлова, С.О. Макарова и П.Н. Вульфа с офицерами кораблей. Как доносил 5/17 ноября 1888 года в Министерство иностранных дел посланник Д.Е. Шевич: «Беспримерное чествование и особенное радушие, оказанные в этом году в Японии нашим морякам, не преминули обратить на себя внимание здешних иностранных представителей» [739] .
739
РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 572. Л. 43 об.
Казалось, что наряду с определенной нормализацией отношений между Россией и Китаем, достигнутой после объяснений А.Е. Влангали с Цзэн Цзицзе в Петербурге, а также соглашения Н.Ф. Ладыженского с Ли Хунчжаном в Тяньцзине, укрепление российско-японской дружбы дает основание рассчитывать на реализацию намеченных И.А. Шестаковым планов. Казалось, также, что эвакуация англичан из порта Гамильтон в феврале 1887 года, видимой причиной которой были настояния Пекина и Токио, дает пример взаимовыгодного сотрудничества трех стран в противостоянии Англии. Однако надежды адмирала, как и части российских дипломатов, были беспочвенны. Их источником была недооценка прочности англо-японских и англо-китайских связей, а также пренебрежение объективными противоречиями между российской, китайской и японской политикой в Корее. Непрерывный рост экономики Японии, укрепление ее вооруженных сил, подталкивали Токио к приобретению новых рынков и расширению зоны своего влияния. Такое же стремление проявлял после сравнительно благоприятного для него исхода войны с Францией и Пекин. Обе державы исторически и географически претендовали на Корею, причем Япония прилагала усилия к некоторой модернизации этой страны, что совершенно не соответствовало интересам России. Вместе с тем, Токио, продолжая постепенное экономическое освоение Кореи, умело пользовался фактическим противостоянием российского и китайского представителей в Сеуле, несомненно, имевшим для Пекина большее значение, нежели дружественные декларации Петербурга.
Заметим, что на российско-китайских отношениях не могло не отразиться оказывавшееся Петербургом противодействие попыткам маньчжурских властей организовать товарообмен минуя территорию Южно-Уссурийского края. Так, получив осенью 1887 года от исполнявшего должность Приамурского генерал-губернатора, генерал-майора И.Г. Баранова телеграмму о намерении китайцев устроить порт в бухте Гашкевича, несколько южнее устья
740
РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 312. Л. 36.
В отношениях с Японией видимых противоречий не было, поэтому российская сторона, вплоть до середины 1890-х годов рассматривала ее в качестве «одного из факторов установившегося на Дальнем Востоке равновесия», тогда как именно Токио и стремился так или иначе изменить сложившееся положение в свою пользу. Правящие круги Японии, конечно, включали деятелей разной политической ориентации, однако преобладающая часть их сознавала, что дальнейшее развитие страны, при узости внутреннего рынка, требует распространения ее экономического и политического влияния на континент, в первую очередь на Корею. И если некоторые надеялись, что Россия не станет препятствием на этом пути, то другие, подобно генералу Ямагата Аритомо, зачисляли ее наряду с Китаем, Англией и Францией в число вероятных противников. Российские же дипломаты, по оценке Л.Н. Кутакова, разделяемой К.Е. Черевко, «плохо разбирались в главных тенденциях японской внешней политики» [741] .
741
Кутаков Л.Н.Россия и Япония. М.: Наука, 1988. С. 201, 209, 210; Черевко К.Е. Указ. соч. С. 201.
Они отводили этой стране совершенно не соответствовавшую действительности роль слабого и дружественного соседа. Еще менее знакомый с дальневосточными реалиями И.А. Шестаков расценивал японцев как народ «вежливый, но несерьезный» и задавался в своих планах совершенно несбыточными целями мечтая о достижении Россией ведущей роли в регионе.
Глава 13
Морская политика России в Средиземноморье во второй половине 1880-х годов. Десантные учения на Черном море
Вскоре после того, как управляющий настоял на переводе эскадры Средиземного моря в Тихий океан, стала очевидной непродуманность этой меры. 20 апреля 1887 года Н.К. Гирс сообщил вице-адмиралу Н.Н. Андрееву, замещавшему И.А. Шестакова во время его поездки по черноморским портам, что согласно донесению консула в Канее, на Крите вновь вспыхнули волнения, вызванные похищением мусульманами христианской девушки и требующие присутствия российского военного судна. Под рукой у Н.Н. Андреева оказался только возвращавшийся с Дальнего Востока клипер «Крейсер», стоявший тогда в Пирее. Получив разрешение Алексея Александровича, адмирал распорядился телеграфировать командиру корабля, капитану 1 ранга А.А. Остолопову, приказание идти в бухту Суда. Оно было исполнено, и «Крейсер» оставался в водах Крита более недели [742] .
742
РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 328. Л. 1–4.
Однако помимо подобных экстренных поручений существовала постоянная потребность в кораблях для нужд российских дипломатических представителей в Афинах. Чтобы не отвлекать крейсера, И.А. Шестаков решил удовлетворять ее, направляя в Пирей недавно вошедшие в строй канонерские лодки Черноморского флота. 23 июня 1887 года он запросил мнение Н.К. Гирса на этот счет, а Н.К. Гирс, письмом от 26 июня, осведомился о возможности пропуска лодок через проливы у А.И. Нелидова. 16 июля посол ответил, что по точному смыслу трактатов под станционерами подразумеваются «легкие суда», новые же канонерские лодки к числу таковых не относятся, поэтому, чтобы провести их, недостаточно добиться согласия одной Турции. Начинать же переговоры с Европой невыгодно, так как иностранные державы могут потребовать и для себя подобного права. Ответ А.И. Нелидова министр иностранных дел препроводил адмиралу 4 августа, но управляющий Морским министерством не согласился с таким пониманием статей международных соглашений и 12 августа напомнил, что по конвенции 18/30 марта 1856 года установлен проход «как прежде», а прежде пропускали корветы, поэтому должны согласиться и на канонерские лодки [743] .
743
РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 334. Л. 1–9.