Морские гезы
Шрифт:
Трактирщик догадался, что цена показалась мне слишком высокой, сказал без издевки, по-доброму:
— Дальше по нашему каналу, почти на окраине, есть еще один трактир. Там возьмут два стювера.
И наверняка все будет в три раза хуже.
— У тебя остановлюсь, — решил я. — У меня там лодка. Ее можно пристегнуть на замок, чтобы не украли?
Трактирщик посмотрел с добродушной улыбкой на посетителей за столом. Мол, каких только чудаков не бывает среди чужестранцев!
— Не бойтесь, не украдут! — заверил он. — Можете на всякий случай весла занести. Поставите возле двери.
— Так и сделаю, — решил я.
— А откуда приплыл сеньор? — поинтересовался трактирщик, причем лицо его выражало готовность не обидеться, если я скажу что-нибудь
— С моря, — ответил я. — Корабль утонул. Один я спасся. Сумел лодку вплавь догнать.
— Шторм вчера был лютый! Я думал, ставни не помогут, стекла повылетают! — произнес трактирщик восхищенно, будто это было самое приятное событие в его жизни. — А куда шел корабль?
— Из Венеции в Любек, — ответил я и, упреждая следующий вопрос, рассказал: — Вез на своем корабле товар венецианских купцов. Теперь ни корабля, ни товара, ни купцов…
— Жив остался — уже хорошо! — попробовал утешить он, а потом сказал, перейдя на «ты»: — Могу найти покупателя на лодку. Продашь — и рассчитаешься со мной.
— Пока не надо, — отклонил я. — У меня есть немного денег.
— Как хотите! — вернувшись к «вы», произнес повеселевший трактирщик, который, видимо, решил сначала, что я потерял во время шторма всё-всё, и сменил тему разговора: — Так вы, стало быть, венецианец?
— Не совсем, — ответил я, — но это уже не важно. Теперь я никто.
— А как зовут сеньора? — поинтересовался трактирщик.
— Александр Чернини, — после короткого раздумья придумал я себе новую фамилию, которая звучит на итальянский лад.
Трактирщик догадался, что это не настоящая фамилия, но, судя по понимающему взгляду, согласился, что судовладелец, потерявший корабль с грузом, имеет право считаться утонувшим.
— А меня Петер Наактгеборен, — представился трактирщик.
Если я не ошибаюсь, его фамилия значит «Рожденный голым». Видимо, это очень редкий случай, поэтому и стал фамилией.
— Я бы поел, — сказал ему.
— Есть снерт, — предложил трактирщик, показав на котел на огне. — Это суп гороховый. Будете?
— Буду, — согласился я. — И пива налей.
— Одинарного или двойного? — спросил он.
Я подумал, что двойное будет покрепче и получше, хотя и дороже:
— Давай двойное.
Я забрал из тузика свои вещи и весла. Последние поставил в углу у двери. Остальное положил на лавку среднего стола, за который сел. Трактирщик поставил передо мной большую глиняную тарелку, наполненную гороховым пюре с кусочками копченого окорока. Деревянная ложка, воткнутая в центре блюда, стояла. Я сразу вспомнил украинский борщ, в котором ложка тоже должна стоять. Наверное, это своего рода знак качества. Порадовало и количество еды. В будущем голландцы и немцы в этом отношении не изменятся. Одного блюда будет хватать, чтобы наелся досыта. Это тебе не французская или итальянская кухня, рассчитанная на несколько перемен, поэтому порции — воробью два раза клюнуть. Про качество умолчу. Голландская кухня, как таковая, не сложится. Будет привычка готовить из овощей и мяса что-то среднее между пюре и густым супом, будет множество сортов сыра и шоколада и — приятное исключение — будут стропвафли, состоящие из двух кружочков вафель с начинкой из карамели. Глотание голландцами, подобно пеликану, сырой селедки, взяв ее за хвост и уронив в рот при запрокинутой голове, я считаю не едой, а экстремальным видом спорта, как поедание японцами ядовитой рыбы фугу. Для гостей из других стран голландцы вживят в свою культуру индонезийскую кухню. Индонезийские ресторанчики будут разбросаны повсюду. Правда, для голландцев в них будут готовить по-голландски. Это когда от карри остается только желтый цвет.
Хлеб оказался непонятно из какой муки. Мне показалось, что из смеси ржаной, ячменной и овсяной. Он был черный, глевкий и плотный. Создавалось впечатление, что откусываешь мыло. Тем более, что и вкус не сильно отличался. Суп оказался получше. Я умолол всю тарелку, запивая напитком, который мой язык не поворачивался
За это время четверо посетителей ушли. Трактирщик забрал их кружки и поставил на край стола.
— Спать хочу, — сказал я.
— Антье! — позвал Петер Наактгеборен, а когда через дверь, которая, как я предполагал, вела на улицу, а оказалось, что в другую комнату, зашла низенькая полная женщина с улыбчивым румяным лицом, представил ее с гордостью: — Моя жена.
— Очень приятно! — вежливо произнес я.
— Александр Чернини поживет у нас. Корабль его утонул, он один спасся, — рассказал жене трактирщик.
— Святой Николай помог ему! — уверенно произнесла женщина и перекрестилась.
На голове Антье был белый чепец, скрывающий волосы. Белая полотняная рубаха имела спереди неглубокий разрез, завязанный красными завязками, и красный кант по вороту и на концах рукавов, сужающихся к запястьям. Зеленая шерстяная юбка была длиной до середины голеней. Сверху темно-зеленый фартук, плотно облегающий ее тело. На ногах деревянные сабо. Она поздоровалась и остановилась рядом со мной, чего-то ожидая.
Я посмотрел на Петера Наактгеборена, надеясь на подсказку.
Он улыбнулся и сказал жене:
— Сколько раз тебе говорил, что иностранцы не знают, что у нас принято целоваться со знакомыми!
Нимало не смутившись, она пожала плечами, забрала грязную тарелку и кружку, вернулась к столу, прихватила и там грязные кружки и понесла в соседнюю комнату.
— Приготовь ему ведро и кувшин, — приказал ей вдогонку муж, а мне сказал: — Пойдемте, покажу комнату.
Если бы мне раньше не приходилось пользоваться крутыми судовыми трапами, то по этой лестнице я бы поднимался на четвереньках. Во время подъема перед моими глазами были подошвы деревянных сабо и грязные, потресканные пятки трактирщика. Наверху было четыре комнаты: две выходили на канал, две — во двор. Каждую пару разделяла деревянная перегородка, которая начиналась от окна. Половина окна находилась в одной комнате, половина — во второй. Сразу вспомнил советский лозунг «Экономика должна быть экономной». Уверен, что Карл Маркс подцепил социализм проездом в Голландии. Поскольку окна были расположены не по центру, комнаты были разной величины. В меньших было что-то типа утопленного в стену шкафа без дверцы. На полке длиной не больше метра и шириной полметра постелен коричневый матрац, на котором лежало скатанное в рулон, коричневое одеяло. Дальше в стену были вбиты два деревянных колышка, чтобы вешать одежду, на полу стояла табуретка с дыркой посередине — стульчак, а в углу была приделана треугольная полочка, на которую ставят кувшин с водой для умывания. Между кроватью и перегородкой мог пройти человек средней комплекции. Уверен, что Антье протиснется только боком. В больших комнатах у стены стояли кровати длиной метра два и шириной около метра, а у перегородки хватало места не только на стульчак, но и на узкий и высокий сундук. Впрочем, между сундуком и кроватью жене трактирщика тоже придется пробираться боком. На кроватях во всю их длину лежали коричневые матрацы, а на них — коричневый валик диаметром сантиметров двадцать и длиной почти на ширину кровати, служивший, видимо, подушкой, и рулон коричневого одеяла.
— Это комнаты для иностранцев, — показал Петер Наактгеборен на большие. — Выбирайте любую: хотите — на канал, хотите — во двор.
— А эти для детей? — поинтересовался я, показав на маленькие комнаты.
— Нет, это для взрослых, — ответил он и уточнил: — Для голландцев.
— А как же они спят?! Сидя, что ли?! — пошутил я.
— Да, — вполне серьезно ответил трактирщик. — У спящего сидя дьявол не может похитить душу.
Видел я сидячие ванны, но чтобы спать сидя, надо быть отъявленным голландцем. Умеют они придумывать для своей скупости интересные объяснения.