Морские террористы
Шрифт:
В тот раз капитан не сказал того, что вертелось у него на языке: «При такой организации и открытости сокрытие одного из многих судов „Фермы“ видится мне, если хотите, подставой. А ваша информация сильно смахивает на умственные выкладки, вводящие в заблуждение». Собственно, в тот раз он думал о софистике.
Абрамова насторожило в рассказах Николь, которые он запомнил наизусть, обилие слов «пираты», «заказы», частое упоминание ЦРУ. По сути, получалось следующее: Центральное разведывательное управление занято пиратским промыслом, и ничем иным, а Шон Накамура
Все-таки это игра. Николь играла с самого начала. Но что она затушевывала? Налицо семейный конфликт. Она продает себя российской разведке. И адмирал Школьник в самом начале этого дела задал себе, а позже Абрамову схожий вопрос: дела семейные? Далее он конкретизировал: финансовые дела? Она что, претендовала на долю в морских грабежах своего мужа? И за этим стоит информационная стена, созданная Николь, человеком из АНБ, человеком очень и очень информированным?
Информация. Финансы. Претензия на долю в морских грабежах.
Только очень информированный человек мог давать Шону наводку на морские суда с ценным грузом.
Абрамов почувствовал каждый волос на голове. Вот сейчас ему не требовалось никаких доказательств. Шестое чувство подвинуло остальные и заполнило разум одним-единственным именем: Николь. Это она давала мужу наводку. Она — информатор, он — исполнитель.
Абрамова подмывало сделать вид, что он закашлялся. Лишь бы Николь не прочитала сомнение на его лице. Капитан полагал, что лишь сомнение и осталось в качестве основного выражения. Нахмуренные брови выражали сомнение. Тяжелый вздох — тоже сомнение. А вот слегка подрагивающие пальцы — это уже волнение. Погоди с курением, остановил себя Абрамов, потянувшийся было к пачке.
Перевести разговор в другое русло? Очнись — ты ни слова не сказал после ее возвращения. Как бы то ни было, Николь отметит любой резкий поворот. Хотя как знать. Она лишь очень информированный человек, а как разведчик она — слабовата. Иначе бы она не проговорилась: «Не прошло и месяца, как я перешла на анализ полученной информации, и Шон впервые захватил гражданское судно». Сейчас это прозвучало в голове капитана с ударением.
И еще один акцент. Абрамов запомнил своеобразный блиц в пересказе адмирала:
Вопрос: «Численность персонала агентства вам известна?»
Ответ: «Она превышает сто двадцать тысяч сотрудников. Из них примерно двадцать пять тысяч работают в центральном аппарате, остальные — на объектах АНБ по всему миру».
Вопрос: «Количество таких объектов вам известно?»
Ответ: «Свыше четырех тысяч».
Все. Казалось бы, Николь ответила на этот вопрос, но словно не сдержалась. Вот ее акцент: «Эти люди, оснащенные сложнейшей аппаратурой, способны подслушать радиотелефонные переговоры везде: в джунглях и на Южном
Это она стала инициатором морских грабежей, пришло новое откровение. Сейчас Абрамов смотрел на мадам Вонг. Говорят, шестидесятилетняя предводительница морских разбойников — в прошлом танцовщица в ночном баре — была красивой женщиной. Китаянка прилично владела искусством конспирации. Чувство осторожности у нее обострилось после того, как в одной из абордажных схваток погиб ее муж Вонг Кунгкит. Лишившись надежной защиты в лице сообщника-мужа, мадам Вонг пристрелила двух «совладельцев» своей пиратской корпорации, после того как они заявили о своих правах на лидерство в банде.
Николь также была не прочь избавиться от главного «совладельца» и в конце концов одержала победу.
Чего они не поделили? Вернее — кого. Абрамов отчетливо представил Шона. Японец не может принять мысль о том, что воспитанием его сына занимается соучастница кровавых преступлений. Он не лучше, а может быть, и хуже, но не может думать об этом по определению. Он шесть месяцев в году торчит на базе, и его точит одна лишь мысль: Николь, хитрая, беспощадная, и она рядом с его сыном.
Вот откуда растут ноги семейного конфликта, он же — семейный подряд.
Они — обладатели одной тайны и не могут раскрыть ее, лишь угрожают друг другу. Раскрыть секрет означает лишиться его, пристегнуть себя к электрическому стулу.
Заказ Николь приносил ей двойную выгоду: она возвращала себе сына и избавлялась от исполнителя и главного свидетеля.
Эти размышления вернули Абрамова в прежнее состояние. Он сумел объяснить затянувшуюся паузу, заодно нашел выход из общей ситуации. Он упомянул имя Остина Флина.
— Нам стало известно, что в коллекции конгрессмена есть краденые полотна.
«Как поведет себя Николь?» — спросил себя Абрамов.
Она повела себя не как разведчица, но, как и прежде, в качестве прекрасной актрисы.
Она сказала, вздохнув:
— Да, я знала — это Флин давал Шону информацию. Флин — страшный человек, я боюсь его. С другой стороны, к чему разговоры о Флине? Такого человека невозможно подвергнуть допросу. Он, так или иначе, останется в стороне. А тот, кто сделает запрос, надолго окажется в дерьме. Флин еще в состоянии оказывать на ЦРУ давление или идти на уступки в острых вопросах этой службы.
«Вот и все, подруга, — на лице флотского разведчика проступила бледная улыбка. — Вот ты и поставила последнюю точку». Ни в ЦРУ, ни в ФБР не знали о пиратской деятельности Шона Накамуры, а если догадывались, то не могли найти доказательств. Николь права: Флин, скупщик реквизированных ценностей, он мог варьировать в способах защиты Накамуры: оказывать на спецслужбы давление или идти на уступки. Но знал Флин о том, что Николь является информатором? Вопрос открытый.
Николь кинула взгляд на часы.