Морской царь
Шрифт:
Советчицы молчали, впечатленные последним княжеским доводом больше всего.
В другой раз затравку «стороннему» разговору задала Калчу, узнавшая о предстоящем переселении в Дарполь хемодских бондарей. Не стесняясь Милиды, заявила, что по-прежнему не понимает, почему Князьтархан с таким уважением относится к хемодцам, к этим ремесленникам, что каждый день четвертовали по кутигурскому ребенку. А сам при этом казнит за убийство малолетнего воришки славного ратника.
– Ты права, я действительно отношусь к ним с большим уважением, – видя напрягшуюся жену, пустился в объяснения Рыбья Кровь. – Дело в том, что я всегда с презрением отношусь к любым простолюдинам. Для меня любой простолюдин, это человек, у которого были ничтожные родители. Они не оставили ему
– Выходит, и ко всем своим ополченцам ты относишься с презрением? – поймала его на слове Эсфирь.
– Вовсе нет. Ведь они вырвались из своих простолюдинских семей и теперь своей кровью хотят подняться на новую более высокую ступень.
– Это они тебе так сказали? – вставила, равняясь на более умных «куриц» Евла.
– Они этого могут и не понимать, но их поведение говорит именно об этом.
– А причем тут тогда хемодцы? – напомнила о своем Калчу.
– Понимаешь, все аборики живут какой-то особой жизнью. Это действительно город не воинов, а ремесленников. Там каждая семья владеет отдельной мастерской и зарабатывает так, что им хватает денег и на доспехи и на боевого коня, и на заморские шелка. Я как-то разговаривал с молодым хемодцем, спрашивал его, не хочет ли он повидать дальние страны, испытать свое мужество, прославиться как доблестный воин? Он говорит: нет, не хочу, я и так знаю, что жить в Хемоде это самая большая честь, которая только может быть. То есть, они не те, кто нападает, и не те, кто отступает и покоряется. А живут какой-то третьей жизнью. И мне просто интересно, как на них повлияет близкое соседство с Дарполем и Ставкой. Заодно само присутствие рядом Хемода заставляет меня сделать Дарполь гораздо более выдающимся городом, чтобы хоть некоторые аборики сказали, что у нас им намного лучше. И видишь, первые бондари уже хотят к нам переехать.
– Это для тебя действительно так важно? – все еще сомневалась тарханша.
– А разве ты сама хотела бы, чтобы твои дети и внуки испокон веков только и колесили по степи, не имея ничего кроме военной добычи, да и ту рано или поздно отберет кто-то более сильный?
Уже со второго заседания все «курицы» стали наряжаться и намазываться благовониями так, что все окна и двери открывай, и быстро разделились на приятельские пары: Милида сдружилась с Калчу, а Эсфирь с Лидией, и лишь Евла осталась сама по себе, пытаясь присоединиться то к одной, то к другой паре, и всюду получая отказ.
– Я не понимаю, почему они так, – жаловалась она на очередном любовном свидании князю. – Ну, Милида с Лидией меня к тебе ревнуют, а Калчу с Эсфирью почему нос воротят?
– Если хочешь, можешь, вообще туда не приходить, – предлагал Дарник. – Меня когда-то словенские князья тоже за безродного выскочку принимали. Ну и ничего, потом сами с удовольствием в гости приезжали.
– Ага, не приходи, тогда я вообще кем стану? – возражала Евла.
В этом и состояла главная сила притягательности Курятника, которую Дарник сам до конца не понимал: все советчицы волей-неволей чувствовали себя вершительницами судеб обеих столиц, а их ревности и словесные взбрыкивания лишь придавали этому дополнительную вкусность. То, что Дарник почти всякий раз просил соблюдать секретность их бесед, еще больше подкупало «куриц», и пропустить хоть одни посиделки Курятника вскоре стало для них смерти подобно.
Бесконечная зимовка, между тем, подходила к концу. Исчез снег, припекало солнце, проклевывалась свежая трава. На Левобережье наконец-то появились пришлые кочевники с отарами овец и коз, желая их обменять на наконечники стрел, топоры и лопаты. Как и кутигурам наконечники им выдавали широкие и из мягкого железа пригодные лишь для охоты, а не для сражения. Дарник мог торжествовать – его установка на получение от степняков шерсти начинала действовать.
Начали прибывать и дальние гости. С севера по Правобережью прискакала ватага потеповцев, сообщила, что нашли на Яике в его серединном течении несколько городищ в окружении озер и дубовых лесов, где живет племя рыжебородых гремов, выращивающее
Затем по Ямной гоньбе пришла весть о большом торговом караване из хазарского Ирбеня. Возглавлял ирбенских рахдонитов визирь-казначей Буним. Едва услышав о его приезде, князь сразу понял, что речь непременно пойдет о новом походе. И не ошибся.
– Я привез невольниц, зерно и вино, – сходу сообщил, улыбаясь во всю кучерявую бороду визирь и поклоном приветствуя присутствующих на встрече Калчу и Корнея, а также десяток толмачей-иудеев во главе с Эсфирь.
– А еще меха, мед и бисер, – ухмыльнулся воевода-помощник, уже хорошо обо всем осведомленный.
– Это немного не для вас. Для Хорезма. Мы же не можем туда идти с пустыми руками, – ничуть не смутился Буним.
– А также наверняка серебро за наше сукно и нашу кровь? – добавил Рыбья Кровь.
– Только за вашу кровь, кого могут интересовать суконные тряпки. – Визирь был по-свойски бесцеремонен.
– Стало быть, на Дербент? – захотел угадать Дарник.
– Сначала я бы посмотрел на твои биремы, – уклонился Буним от прямого ответа.
Осмотром уже почти готовых двух бирем он остался весьма доволен.
– Ты, князь, на год-два опередил наших тудунов. Они еще только собираются приглашать ромейских корабелов, а ты уже и пригласил и сделал. Теперь Хазарское море в твоем полном распоряжении.
– Так уж и в полном? – не принял лести Дарник.
– Ну, конечно. Ни у нас, ни у Дербента, ни у Гургана таких кораблей и близко нет. Даже двадцати фелукам не справиться с одной биремой. А зная, что ты там еще камнеметы свои поставишь, то и ста фелукам они будут не по зубам.
Это и было главной целью бунимского приезда побудить князя совершить по восточному берегу Хазарского моря нападение на Гурганский эмират, подчиненный дамасскому халифу. А если и по берегу и по морю, то еще и лучше. Дарник против этого не возражал. Споры, как всегда возникли лишь об оплате. Сорок тысяч дирхемов, причем только чистой монетой – на меньшее князь был не согласен. Привезенное зерно, железо, вино и полсотни молодых рабынь в качестве частичной оплаты принимать не захотел: или меняем на наше сукно и войлок, или вези все обратно. Немного уступил, когда визирь предложил прислать словенских ратников.
– Этих давай, только без коней, мне пешцы больше нужны. Но чтобы с оружием и походными припасами. И заранее их предупреди, что у нас тут женщин мало, пускай с собой везут.
Так и получилось, что, проторчав в Дарполе всего три дня, Буним с частью каравана поспешил в обратный путь – ибо до получения всех денег Рыбья Кровь твердо заявил, что против Гургана не выступит:
– Будем использовать биремы только как торговые суда, с тем же Гурганом.
Вместе с Бунимом собрался ехать в Ирбень и Отец Алексей, что вызвало у Корнея некоторые подозрения. Дотошный обыск скромного имущества священника обнаружил тщательно зашитые в его одежде с полсотни листков тончайшего пергамента. На трех листках были карты восточных земель, включая Империю Тан, море Орал и северный путь в Индию, остальные были заполнены мелкими ромейскими письменами.
– Ты, я вижу, не только проповедник, но еще и добрый соглядатай, – весело приветствовал Дарник в Золотой юрте приведенного Корнеем испуганного Отца Алексея.
– Знание о далеких странах не есть соглядатайство, а просто научное открытие, – оправдывался священник. – Если ты называешь себя верным союзником Романии, то ты должен не препятствовать везти в Константинополь мое открытие, а помогать мне.
– Я и помогу, – охотно согласился князь, – только сначала все это открытие будет как следует переписано и перерисовано. Если бы ты сам предложил мне это, то получил бы хорошую награду, а так, увы – ничего.