Морской герой
Шрифт:
— Страшно! Боюсь я таких вещей. Да хоть и удалишь ты ему глаз, он все равно будет кричать.
Другой раненый, который лежит на боку, сжимая пальцами свое запястье, чтобы остановить кровотечение, молит Арнфинна:
— Заткни ты ему глотку! Невозможно терпеть!
— Прикажешь убить его?
— Лучше уж так!
Тут появляется Тёндер, скачет на одной ноге, сжимая в руке деревяшку, и кричит, чтобы отыскали плотника, пусть выстругает ему новую ногу. Но плотнику оторвало правую кисть. Лекарь перевязал его, но кровь все равно сочится, и Арнфинн не уверен, что сумеет спасти
— Тогда ты потрудись топором, — говорит Тёндер.
Арнфинн берется за дело. Он не мастер, однако ему удается обтесать подходящую палку. Правда, она длинновата, так что Тёндер, пристегнув деревянную ногу, как бы становится выше.
Арнфинн раздумывает, не спросить ли у капитан-лейтенанта разрешения прикончить раненого с вытекшим глазом.
Но тот вдруг испускает дух без посторонней помощи.
Тёндер благодарит и ковыляет прочь на новой ноге.
На очереди абордаж «Козерога».
Изо всех шведских судов один «Козерог» еще отбивается, зато отбивается хлестко. Галера, буксирующая «Белого Орла», все еще держится на воде, но когда видишь, как залпы «Козерога» крошат весла и кромсают плоть, непонятно, что придает людям силы грести. Такелаж «Белого Орла» истерзан, фальшборт разбит, из переднего трюма струится дым, но медленно и упорно, неотвратимо, как сама смерть, корабль с молчащими пушками надвигается на противника. Вот он миновал захваченные норвежцами галеры. Между ними и фрегатом открывается широкий просвет, туда входит «Помощник», и взору адмирала Стрёмшерны в полукабельтове от «Козерога» предстают два вражеских судна, плывущие бок о бок. Командор выполнил задуманный маневр.
Грозе Каттегата не впервой сражаться; он умеет орать, но умеет и соображать. Умеет также выждать решающую минуту, хоть и не все признают за ним это качество. Вот он здесь. И минута настала.
«Белый Орел» и «Помощник» одновременно дают залп в упор, и к ним присоединяются мортиры, захваченные норвежцами на островке. «Козерог» принимает удар, что называется, стиснув зубы: разбитые люки, языки пламени, ослепленные пороховым дымом бородачи, мертвецы, валяющиеся в лужах собственной крови… Адмирал Стрёмшерна еще находится на борту. Впервые в жизни ему изменяет трезвость мышления, благодаря которой он получил дозволение короля изменить крестьянское прозвание Кнапе на новое, более благородное имя. Смертный страх овладевает адмиралом. Он не перешагивает — переваливается через перила и распластывается на палубе, чтобы являть собой возможно менее заметную мишень, когда на судно с трех сторон обрушится новый залп. И кричит своим людям:
— Спустить флаг!
Приказание выполняется, только одна из пушек «Козерога» продолжает стрелять, потому что полуживые пушкари не видели падения родного флага. Тут слева от «Белого Орла» появляется «Борзый», который до сих пор менее других судов отряда проявил себя в бою. Теперь же и он открывает огонь.
И «Козерогу» приходит конец. Форштевень горит, такелаж горит, на борту гордого судна Стрёмшерны царит полная сумятица. Пора норвежцам брать его на абордаж.
Они должны изгнать противника, добить раненых, погасить зажженный ядрами
Надо полагать, шведы подожгли фитили в крюйт-камере «Козерога», прежде чем прыгать за борт и бежать на берег. Корабль окутан дымом. Он сочится из иллюминаторов и люков, валит клубами из кают, застилает палубу такой густой пеленой, что не видать друг друга, не отличить чужого от своего. Но голос командора преследует матросов и солдат; бог ведает, откуда он доносится — может быть, Гроза Каттегата рядом с ними на палубе, а может быть, предусмотрительно остался в шлюпке в кабельтове от «Козерога». Голос гонит людей вперед, закрепить победу.
Фабель участвует в абордаже, памятуя, что ему недостает последнего, и наиболее важного звена в прекрасном победном венце из трех трупов, коего ждет от него командор. Ему приходит в голову, что кто-нибудь из шведов мог спрятаться в крюйт-камере и ведь там же могут быть фитили и смола; туда, скорее туда! Он бежит вниз по трапу.
Отыскивает крюйт-камеру, она вся в дыму, что-то горит, он попадает в горячую смолу, кричит и обнаруживает за спиной у себя пороховую бочку. А перед бочкой стоит человек.
Фабель пытается рассмотреть лицо, искаженное дымом и копотью, видит в руке врага пистолет и приседает, так что пуля летит выше цели. Они катятся кубарем по палубе, не видя друг друга, попадают в смоляную лужу. Встают, перемазанные, с залепленными смолой глазами, одержимые бешенством. Зачем тот оказался здесь? Чтобы погасить фитиль, как он потом уверял, погасить фитиль и спасти корабль для тех, против кого сражался? Если у него и впрямь была такая мысль, то теперь, с едкой смолой в глазах, он мыслит совсем о другом. Хватает неприятеля за горло и душит его.
Всхрапнув, Фабель упирается коленом в грудь шведского вояки — там внутри что-то хрустит, противник захлебывается криком и откусывает кончик собственного языка. Фабель хватает лежащее рядом кожаное ведро, ударяет врага по черепу, напяливает ведро ему на голову и, держась за ручку, пинает его в пах, так что он падает, корчась, точно червяк.
Но ведро не выдерживает, рвется днище.
Враг поднимается — словно рок восстает из бездны, — лицо его в крови, от густого дыма на обоих нападает кашель, и на мгновение оба не в силах продолжать схватку. Но вот шведский вояка, поднявшись, словно рок, восставший из бездны, наносит удар кулаком, промахивается, резким движением отклоняет голову, однако деревянный башмак противника достает его челюсть, вышибая зубы.
В ответ швед прыжком бросается на Фабеля, хватает его за волосы, одной рукой загибает ему голову назад, другой ищет и находит нож. Заносит его над горлом противника, но пальцы скользкие от крови, и первый выпад ножом оставляет только малую царапину. Эта царапина придает новые силы норвежцу. Он толкает шведа на пороховую бочку, так что тот едва не ныряет головой в порох. На миг зависает на краю бочки. У норвежца есть пистолет. Он никак не может его найти. Зато швед снова находит свой нож и кидается на противника.