Морской лорд. Том 1
Шрифт:
– Неправильно рубишь, внучек! Надо с оттягом, вот так, – взял он меня за руку и показал, как надо. Он не просто рубил, а немного протягивал лезвие сабли на себя. Срезав несколько толстых репейников, спросил: – Понял?
– Да, – ответил я и повторил уже самостоятельно. «Враги» падали после первого удара.
– Вот видишь! Старый кавалерист плохому не научит! – гордо заявил дед, сходил к своему «столу» – расстеленному на траве покрывалу и принес мне три конфеты «Мишка косолапый», мои самые любимые и в то время самые дорогие.
– Спасибо! – поблагодарил я за конфеты,
Теперь сразу вспомнил их, действовал саблей так, будто много лет прослужил кавалеристом у Буденного. Спасибо, незнакомый дед! Ты, наверное, уже умер или еще не родился.
Печень у акул очень большая, потому что многим служит вместо воздушного пузыря, создает положительную плавучесть. Я отдал ее матросу по имени Моркант, который оказался хорошим коком. Сперва готовили по очереди. Я заметил, что у Морканта получается намного лучше, чем у остальных, и назначил его коком. Парень не хотел каждый день возится на камбузе, но я сказал ему, что будет участвовать во всех рейсах, а во время боя сражаться вместе со всеми. Объяснил Морканту, как вытапливать жир и для чего он нужен, а сам вернулся к акуле.
Ее выпотрошили и в желудке нашли кусок откушенной человеческой руки. Моих матросов это позабавили. Хотели насадить ее на крюк и поймать еще одну акулу. Я приказал выбросить за борт вместе с кишками. Их тут же порвали другие акулы. А с пойманной содрали шкуру, из которой получается хороший абразивный материал или попросту наждачная бумага, но работающая только при движении в одном направлении, «против шерсти». Выбили и зубы. Говорят, из них получаются хорошие наконечники для стрел. Мясо порубили, чтобы сварить и съесть. Меня поражал утилитаризм людей средневековья и более ранних периодов. Каждое лыко в строку, нет ничего ненужного. Интересно, что бы они подумали, попав на свалку мегаполиса двадцать первого века? Наверное, на свалке и остались бы жить вместе с бомжами. А может, бомжи, обитающие на свалках, – это те, кто не растерял память предков?!
Ночью лежали в дрейфе. Раненый матрос стонал в горячке. Я разбудил его и дал еще вина. Парень затих. Утром он спал. Я приказал не беспокоить его.
Во второй половине дня забили трюм шхуны до отказа. На нефе остались слоновые бивни, красное и черное дерево, часть стеклянной посуды, бочки с припасами. Я оставил на нем десять матросов под командованием Джона и пленных. Они подняли латинские паруса и пошли за нами в сторону Брестской бухты. Хотя шхуна была в полном грузу и несла только трисели, все равно мы обгоняли неф. Пришлось взять на гроте рифы.
Ночью опять дрейфовали. Раненый больше не стонал. Перед сном раны смазали акульим жиром и перебинтовали по-новой. Старые бинты не воняли, что внушало оптимизм. Я дал ему вместо снотворного литр вина, и парень отключился до утра.
В Брест пришли часа за два до полудня. Город расположился на холмах на северном берегу бухты. Большой каменный замок был виден издали. Правда, совсем не похож на тот, что будет здесь в двадцать первом веке. Впрочем, и город тоже не похож. Скорее, это один из районов будущего города. И порт маленький.
Шхуну я поставил на якорь на рейде, а к причалу ошвартовал неф. Здесь налоговая система была построже, чем по ту сторону Ла-Манша. Брали портовый сбор и пять процентов с торговых операций. Покупать я ничего не собирался, только продавать. Весь груз, включая припасы ушли быстро, потому что цена была низкая. На неф тоже нашелся покупатель. Им оказался иудей с такими же вывороченными губами и толстым носом, однако вместо шлема носил желтую шапочку. Видимо, иудеи уже в то время монополизировали международную торговлю. По моим прикидкам неф стоил не меньше ста фунтов. Я запросил пятьдесят.
– Пятьдесят за такое дырявое корыто?! – искренне возмутился иудей. – Откуда ты взял такую цену, рыцарь?! Понимаю, ты не купец, не знаешь и не должен знать истинную цену товару. Я тебе подскажу. Эта развалюха стоит не больше двадцати фунтов. Я тебе дам двадцать пять. Договорились?
– Может быть, я хуже тебя разбираюсь в ценах, но моя шхуна обошлась мне фунтов в шестьдесят, а она вполовину меньше, – соврал я, потому что иудей вряд ли определит ее грузоподъемность на глаз. – Поэтому ты заплатишь мне за неф шестьдесят фунтов.
– Ты говорил пятьдесят! – возмутился купец.
– Пока ты не сказал двадцать пять. Не люблю, когда меня держат за дурака, – произнес я.
– За такую цену ты не продашь его, – возразил иудей.
– Не продам здесь, пойду в Кан, Руан, Амьен. Брест – не единственный порт на земле, а ты не единственный купец, – сообщил я.
– Вот и иди туда! – злорадно пожелал мне иудей и ушел сам.
В то время я продал лишь слоновую кость другому его единоверцу. Это оказался умнее или опытнее, попробовал немного сбить цены, но, когда я сказал, что и так отдаю за полцены, прекратил торговаться, забрал товар. Дерево, красное и черное, купил богатый бретонский краснодеревщик, а продукты – лавочник, снабжающий суда. Часть оплаты по договоренности он произвел фруктами и овощами, причем сделал скидку.
Иудей вернулся, когда заканчивали выгружать бочки с припасами.
– Ну, что, так и не продал? – ехидно спросил он.
А ведь считает себя умным! И я применил прием, придуманный его предками или потомками:
– Шестьдесят пять.
– Что – шестьдесят пять? – не понял он.
– Новая цена на неф, – ответил я.
– Да ты с ума сошел! – завопил купец. – Я не дам за него и тридцать! – и тут же дал: – Самое большее – тридцать пять!
– Утром с отливом я ухожу, – сообщил я. – Если придешь в третий раз, будет стоить семьдесят.
– Ты рыцарь? – спросил он, разглядывая меня внимательнее.
– Я образованный рыцарь. Учился в Византии, – ответил я.
– Надо было сразу сказать, – уже без воплей молвил иудей.
– Надо было сразу спросить, – посоветовал я.
– Хорошо, получишь ты свои шестьдесят фунтов, – снизошел он.
– Шестьдесят два с половиной, – снизошел и я.