Морской лорд. Том 2
Шрифт:
– Как тебя зовут? – спросил я рыцаря.
– Фулберт, – ответил он.
– Показывай вверенное тебе хозяйство, Фулберт, – приказал я.
Он пошел впереди меня по двору, объясняя, какое строение для чего служит и что в нем находится. В кузнице работали пожилой кузнец и подмастерье – юноша лет семнадцати, который с завистью посмотрел на моих лучников, своих ровесников. В конюшне стояли старый жеребец и две клячи. В хлеву – две коровы и пять коз. Возле птичника копошились полтора десятка кур. В амбаре зерна хранилось только на зиму для гарнизона.
– Остальное продали по приказу графа, деньги отправили ему в самом начале зимы вместе с оброком, – рассказал Фулберт.
Роберт де Бомон догадывался, что скоро его владения захватят, поэтому выжал из них все, что мог.
Полным был только сеновал. Из него принесли сено
Сложен он был из местного песчаника. Первый этаж глухой. Там обычно располагают кладовые с припасами и колодец. На второй вел приставной трап с перилами, который в случае опасности затягивали внутрь донжона. На этом этаже находился высокий холл с большим камином, в котором горели дрова и возле которого лежали метровые бревнышки, расколотые вдоль. Посреди холла стояли два сдвинутых стола на козлах, рядом с которыми – четыре лавки с затертыми до блеска сиденьями. В стены вбиты колышки, на которых висели два щита и короткий лук, вызвавший снисходительные улыбки у моих валлийцев. В холле, не смотря на сквозняки, сильно воняло дымом и той смесью запахов, которую придают любому жилью его обитатели. И ведь для кого-то это самое лучшее место на земле… На третьем этаже, более низком, по обе стороны от камина располагались две очень широкие кровати, рассчитанные человек на пять каждая. Рядом с «окном» – узкой бойницы, закрытой ставней, – стояли две трехногие табуретки. Была еще и широкая лавка у дальней стены. На ней сидели четыре женщины, все пожилые. Еще пару женских лиц я видел в жилом надстройке над конюшней и хлевом, выглядывали осторожно в узкие окошка – дыры в стенах.
– Моя жена и служанки, – представил Фулберт их, а потом мальчика лет десяти, который стоял рядом со скамьей, – и мой внук Симон.
– Пойдешь ко мне служить оруженосцем? – спросил я мальчишку.
– Да, сеньор, – без раздумий и колебаний ответил Симон.
Дед и баба открыли от удивления рты, но ничего не сказали. Что они могли предложить мальчишке в этой дыре? А мне нужен был заложник, поскольку менять гарнизон не собирался. Фулберт сразу понял это и немного расслабился, что говорило в его пользу. Мне не нужен в кастеляны тупой солдафон.
– Пусть приготовят обед на всех моих людей, – приказал я Фулберту в присутствии его жены. – Поедим и уедем.
Уверен, что руководит хозяйством она. Теперь знает, что их не выгонят, так что накормить нас должна на славу.
Мы с Фулбертом спустились на второй этаж, где я ему рассказал, какие теперь земли будут под его управлением, как и когда буду забирать оброк.
– В начале лета заставишь почистить и углубить ров, починить мост, частокол и что еще надо – думаю, ты лучше меня знаешь, – приказал ему.
– У нас вилланы на денежном оброке, – сообщил он. – Работают бесплатно только во время посевной, сенокоса и сбора урожая.
– В счет оброка и отремонтируешь, – сказал я. – Только не швыряйся деньгами.
Имелось в виду – не воруй.
– Как скажешь, сеньор, – судя по потупленному взгляду, правильно понял рыцарь Фулберт.
– Заведи две пары хороших кобыл, еще одну корову, свиней, гусей и заполни амбар зерном доверху.
– Сделаю, сеньор, – заверил он повеселевшим голосом.
Видимо, надоело жить в нищете.
– Видел когда-нибудь кибитки? – спросил я.
– Приходилось, – ответил он.
– Сделаешь две. И сарай для них, – приказал я. – Чтобы не возить их из Англии, когда воевать здесь придется.
– Кибитка в походе – дело хорошее, – согласился старый вояка.
Я испугался, что сейчас он начнет вспоминать свои походы, поэтому предложил:
– Проедем по деревням, посмотрим, что там и как.
Народ здесь жил покультурнее, что ли. Я бы сказал, что сохранилось больше остатков былого римского влияния. Дома ухоженнее, многие крыты черепицей. На улицах чище. Люди одеты не богаче, но аккуратнее, чем валлийцы и англосаксы. И не такие прямолинейно грубые, потоньше, более податливы, услужливы. Старосты деревень чуть ли не умоляли меня зайти к ним в дом и выпить местного вина. Кстати, не очень хорошего. Как и в двадцать первом веке, нормандские вина в двенадцатом особой популярностью не пользовались. Зато скоро здесь научатся делать хороший кальвадос. Угощаться
В замке нас ждал обед из козлиного мяса и овощей. Во время еды обговорили с Фулбертом возникшие во время объезда вопросы. Читать и писать он не умел, но память имел отличную. Рыцарь уже понял, что в его жизни начались перемены в лучшую сторону, поэтому приободрился и даже начал покрикивать на служанок и жену.
Долго не рассиживались, сразу после обеда отправились в обратную дорогу. Я хотел до темноты выйти в море.
Бабы поплакали, провожая Симона. Зато пацана так и распирало от предчувствия новой, более интересной жизни. Первые интересные впечатления он получил в Кельтском море, где нас прихватил небольшой шторм. Непривычный к качке, Симон позеленел и, перегнувшись через фальшборт подветренного борта, на который кренилась шхуна, принялся блевать так, что чуть не свалился в море. Жизнь умеет подгорчить сладкую конфету.
21
Каждый человеческий коллектив имеет собственные, неповторимые черты. Интересы многих людей сплетаются в тесный клубок, накладываются друг на друга, усиливаясь или взаимоуничтожаясь, и в итоге получается самобытная фигура, порой красивая, порой уродливая, а чаще – пятнистая. Для того, чтобы ее переделать, надо поменять большую часть людей, причем несколько раз, потому что вновь прибывшие сразу перенимают старые правила игры, лишь немного меняя их. Такой самобытный коллектив сложился и в моем замке. Все его обитатели уже знают лучше меня, что мне надо и как я должен поступить в той или иной ситуации. Мне иногда даже хочется спросить: «Я правильно делаю?» Они приняли все мои нововведения, научились ими пользоваться, но остались на том же уровне развития общества. Например, вору надо отрубить руку, даже если это голодный подросток, укравший еду. Если я помиловал его, значит, у меня было хорошее настроение. На то я и лорд, чтобы по прихоти нарушать законы. А вот остальным нельзя. Даже моей жене. Зато Фион можно иметь прихоти при ведении замкового хозяйства, а мне – нет. Положено во время поста есть рыбу – все едят рыбу. Мне, конечно, принесут мясо, если потребую, но назовут его рыбой. Моя жена уже вошла в роль леди. Походка стала вальяжной, голос – уверенным и не предполагающим возражения. Она научилась одеваться со вкусом, а не просто богато. Не поверишь, что всего пять лет назад ходила босиком по берегу моря и собирала всякую полусъедобную живность, чтобы не умереть с голоду.
Деревни, ставшие моими, тоже изменились. В них появилось больше скота, следовательно, больше продуктов питания и удобрений, благодаря чему выросли урожаи на полях. Да и поля расширились значительно. Крестьяне вырубают леса, выкорчевывают пни и пускают эту землю под пашни и луга. Часть мужского населения деревень ходит со мной в походы и привозит домой деньги. Иногда немалые. Им хочется эти деньги потратить. Есть спрос – будет и предложение. Беркенхед растет буквально на глазах. Я уже собираю с него оброк, как с трех с половиной ленов. Сперва в нем осталась часть военнопленных, которые строили для меня пристань и дорогу вдоль реки. Потом стали приезжать переселенцы из охваченных войной графств. Я, точнее, Тибо Кривой по моему приказу, выделяет им участок леса под пашню и на обустройство. Переселенцы, выражаясь языком двадцать первого века, получают налоговые льготы на два-три года, а иногда еще и товарный кредит: лошадей, коров, овец, коз, свиней. Мы время от времени пригоняем из походов столько скота, что, если продавать его, цены обрушим.
Особая моя гордость – племенные лошади. Я вывожу крупных тяжеловозов на роль боевых коней и красивых иноходцев для понтов. Этой весной первому поколению жеребят, сыновьям Буцефала, пойдет четвертый год, будем объезжать их и обучать. Но основные результаты племенной работы появятся только года через два-три. Лошадьми занимается Жак. Он в них души не чает, и кони отвечают ему взаимностью. За это Жаку дали в замке прозвище Лошадиный рыцарь. Жак не обижается. Он не сумел или не захотел стать настоящим рыцарем, в отличие от Умфры и Джона, которые уже ведут себя так, будто носят кольчугу в десятом поколении.