Морской скорпион

Искандер Фазиль Абдулович

Девушка в желтом плаще еще раньше подошла к своим подругам, и теперь Сергей, оставшись один, пожалел, что вовремя не ушел отсюда. Теперь они снова будут втроем, и снова будет очень трудно к ним подойти, подумал он и, собрав всю свою волю, двинулся к Спасским воротам.

Теперь он стоял в нескольких шагах от нее и, зная, что это последний шанс, так разволновался, что ничего не видел, кроме расплывающегося в глазах голубого пятна ее куртки.

— Но ведь они сами разделились, ты это видел, и они это сделали для того, чтобы тебе удобней было к ним подойти, —

говорил ему ободряющий голос.

— Но ведь сейчас здесь ужасно неудобно, да к тому же, может быть, она рассердилась, что я так долго не подходил, — сомневался другой голос, и Сергей понимал, что этот другой голос был куда сильнее первого.

В это время Буратино оглянулась на него и он впился в нее взглядом, умоляя расширить информацию об их истинном отношении к нему. Буратино посмотрела на него, как ему показалось, впервые с сочувствием и, что-то шепнув голубой куртке, прошла вбок, где, как теперь Сергей заметил, все с тем же чувством независимости стояла толстушка в желтом плаще.

— Ты видишь! Ты видишь! — закричал ему первый голос. — Они сделали все, чтобы ты подошел!

— Да, да, я подойду! — отвечал этому голосу Сергей. — Только бы экскурсовод сделал хоть какую-нибудь удобную паузу…

И словно чтобы определить, где будет удобная пауза, и заранее к ней подготовиться, он стал прислушиваться к его словам.

— …Само название Спасской башни произошло от названия иконы, которая была укреплена над входом в эти ворота…

Над самым проемом порот Сергей впервые обратил внимание на углубление, где, видимо, когда-то была икона…

— Сережа? Вот не ожидала, — вдруг услышал он рядом с собой голос с легким восточным акцентом. Сергей вздрогнул. Перед ним стояла девушка с его курса, но с другого факультета. На ней было длинное, почти до пят, национальное платье, цветастое, переливающееся какими-то пошлыми блестками, маленькая тюбетеечка и довольно-таки не к месту замшевая куртка.

Сергей так и обмер от ужаса — до того было неуместно ее появление.

— Приветствую, — сказал Сергей как можно доброжелательней, именно потому, что не хотел ее сейчас видеть и считал это свое чувство к ней довольно неблагородным, и изо всей силы подавлял его в себе.

— Я часто сюда прихожу, я здесь испытываю волнующее чувство, Сергей, — сказала она, заглядывая ему в глаза и, по-видимому, искренне радуясь встрече.

«Что же это такое, что за проклятое невезение, — в отчаянии думал Сергей, — она же мне все испортит». Он покосился в сторону голубой куртки, но там, слава богу, еще ничего не заметили.

— Почему ты такой мрачный, Сергей? — сказала она, с какой-то певучей настойчивостью нажимая на его имя и заглядывая ему в лицо с тем отвратительным выражением соучастия, которое свойственно людям с общественными склонностями и которое, как был уверен Сергей, на деле было самым пошлым и подлым любопытством.

— Просто так, — сказал Сергей, изо всех сил сдерживая себя, -наверное, от холода…

— …Часы эти были сделаны по заказу Петра, хотя Петр не дожил до того времени, когда они появились на Спасской башне… —

донесся до него голос экскурсовода.

— Мне тоже холодно, — сказала она, — ты не проводишь меня, Сергей?

И, не дожидаясь его согласия, она взяла его под руку, и притом довольно основательно.

— Общий вес часов — двадцать пять тонн… До революции часовую гирю подымали при помощи… после революции эту работу делает электромотор, -услышал Сергей голос экскурсовода, изо всех сил напрягая слух, сам не понимая, что это отчаянная попытка вырваться от этой мымры и присоединиться к своей девушке.

— Да, да, конечно, — сказал Сергей с ужасом и внезапно появившейся лихорадочной надеждой увести ее с Красной площади, а потом вернуться и прибежать сюда, пока ее возле него не заметили эти девушки, особенно он почему-то боялся, что ее заметит Буратино.

Они пошли через площадь, и она крепко держала его под руку, дружески прижимаясь к нему, и что-то ему рассказывала про институтские дела, и он, как в кошмарном сне, слушал ее, не понимая слов, но и не забывая кивать время от времени и думая только о том, как бы довести ее до тротуара по ту сторону площади и потом под каким-нибудь предлогом улизнуть от нее, но так, чтобы она не вздумала возвращаться, а те девушки ничего не заметили.

Они прошли мимо уже одинокого стенда с шарами, висящими на ниточках, и вдруг в голове у него что-то мелькнуло, похожее на какую-то важную мысль, которую обязательно надо вспомнить, но он никак ее не мог ухватить за хвост.

В это мгновение он увидел, что их обогнали девушки, от которых он ее собирался увести. Та, что была в голубой куртке, как бы вырывалась вперед, а Буратино едва за ней поспевала. Буратино успела бросить на него испепеляющий взгляд, даже как бы кивнула в сторону телеграфа, в том смысле, что она уже тогда поняла, какой он негодяй и предатель.

Толстенькая, в своем коротком желтом плаще, шла чуть отставая от подруг. Поравнявшись с Сергеем, она откровенно усмехнулась, давая знать, что Сергей ничего лучшего не достоин, чем это пугало.

Но главное — лицо его девушки, уже потерянное навсегда! Нежные черты ее были искажены таким горем, такой униженной гордостью, таким желанием скорее, скорее уйти от всего этого, какие бывают у детей, когда они внезапно покидают шумную гурьбу ребят и, приподняв невидящее, ослепшее от обиды лицо, торопятся уйти домой!

Сергея пронзила вспышка боли, и он словно в свете ее на мгновение увидел непомерную даль жизни во всей ее жестокой механике сцепления равнодушных случайностей.

Это его надежда, будто перегоревшая лампочка, перед тем как погаснуть, вспыхнула еще ярче, приоткрыв ему все то, что сама она обычно прикрывает утешающей иллюзией смысла, которого на самом деле нет, а есть жестокий хаос, инерция многих случайных стремлений, образующих самую суть жизни.

Но если это так, это ужасно, подумал Сергей. «Да, да, это так, -сказал он себе, — ничего нет, а есть только надежда, придающая смысл нашим стремлениям, а следовательно, и вкус, и цвет всей нашей жизни».