Морской волк. Бог его отцов. Рассказы
Шрифт:
Кокни — уроженцы Лондона.
Майнелл Алиса (1847–1892) — английская поэтесса.
Ницше Фридрих (1844–1900) — немецкий философ и писатель, создатель концепции сверхчеловека. Некоторые его мысли весьма своеобразно истолковываются Ларсеном. Основные труды такого направления — «Так говорил Заратустра» (1883–1884) и «По ту сторону добра и зла» (1886).
Шопенгауэр Артур ((1788–1860) — немецкий писатель, основоположник волюнтаризма в философии, то есть сторонник активного волевого начала в человеческой жизни и деятельности, что близко многим героям Дж. Лондона. Основной труд философа — «Мир как воля и представление» (1856). На основе этих представлений в американской литературе и философии будет развиваться собственная разновидность миросозерцания — прагматизм.
Цикл рассказов Дж. Лондона, объединенных в этом томе, впервые был опубликован под общим названием «Бог его отцов» в издании «Мак-Клюрс мэгэзин» в 1900–1901 годах. Новелла «Женское презрение» публиковалась в традиционном для писателя журнале «Оверленд Мансли» в мае 1901 года. Это, собственно, второй сборник, поведавший читателю о Белом Безмолвии. К тому времени Джек Лондон окреп как художник, приобрел уверенный собственный почерк. Некоторые рассказы этого цикла стали классикой американской литературы, образцами короткого жанра, среди них — «Бог его отцов», «Человек со шрамом».
И по сей день упомянутые произведения отличаются от популярных образцов американской прозы — современные рассказы попросту до них не дотягивают. В чем же секрет успеха мастера? Прежде всего, в широте отражения окружающего писателя мира. Известно, что одной из содержательных форм литературного творчества является конфликт произведения. Здесь этот конфликт многопланов. Конечно, действие развертывается на фоне скудной и суровой природы — снежного и ледяного безмолвия, не ласкового ни к человеку, ни к обитателям полярной тундры или тайги. Это одно из постоянных свойств жизни на Севере, входящее, как и другие, в состав литературных характеристик происходящего. Кроме того, типы культуры сивашей (индейцев) и многочисленных белых покорителей Аляски чрезвычайно разные. У полярных индейцев и эскимосов — племенная, полумифологическая, обрядовая культура. Тут свой особый поэтический мир, где собственно поэзия и метонимическая предметность, как и ритуальность, одухотворены. Неудивительно, что предметы обожествляются, а камни, скалы предстают как одушевленные объекты, не говоря уж о море и тундре.
Это отражается в действиях-поступках, характерах и в речи героев. Индейская культура с ее традиционными и редко преступаемыми честью и достоинством (ибо за такие «отступления» от естественной морали назначалась смерть) в этих суровых краях нередко нужнее — такие ее свойства значительно превосходят культуру европейцев и белых североамериканцев. И это не может не отразиться на поведении действующих лиц. Индейцы — «сиваши» (это оскорбительное для них определение белых) нередко держатся у Джека Лондона достойнее людей из страны солнечного света — покорителей тундры. Туземцы не жадны, не хвастливы и почти всегда готовы сдержать свое слово. Они, как древние римляне, сохранили умение дорожить собственной честью и репутацией племени. Речь их лаконична — помечена печатью духовности. Возможно, достоинства литературного слога Лондона как раз и оттачивались на этом оселке древней культуры каменного века, как, впрочем, также была не чужда ему и культура мифологического мышления и словесного выражения Библии…
Вот характерное начало ключевого рассказа цикла, давшего ему наименование: «Кругом был густой, первобытный лес — место шумных комедий и мрачных трагедий. Здесь борьба за существование велась с той злобой, на какую способен только дикарь или зверь». Это выразительные характеристики обеих конфликтующих сторон. И дальше: «Немногочисленные туземцы все еще почитали своих вождей, преклонялись перед шаманами, изгоняли злых духов, сжигали ведьм, сражались с соседями и поедали их с превеликим аппетитом. Но каменный век кончался. По неведомым дорогам, через не обозначенные на картах пустыни стали все чаще и чаще появляться сыны белокурой, голубоглазой и неугомонной расы».
Это как бы общее введение, дающее представление об обстановке и о сути «межвекового» конфликта. Однако внешние обстоятельства новой американской жизни преломляются в облике самого героя: Батист — метис родом с Красной реки: «Мой отец такой же белый, как и вы. Вся разница в том, что вы — американец, а он — англичанин, или, что называется, джентльмен. Мать моя была дочерью вождя, и я стал мужчиной». У Батиста, действующего по племенным законам, было немало преступлений, с точки зрения канонической христианской религии и законов белых: «Вначале церковь отказалась признать мое рождение, а затем и брак. Что же, как не церковь, принудило меня пролить человеческую кровь?» Сквозь эту суровую фразу метиса просвечивает традиционная
Миссионер приобщал к христианской вере индейцев. И вот в одной из схваток с последними белые потерпели временное поражение и были захвачены в плен. Батист Красный как вождь обещает свободу пленникам, если они отрекутся от собственного Бога. Это сделал струсивший священник Стордж Оуэн, вера которого лишена убежденности, — ему дан дух, но не воля.
Своим отречением он сохранил себе жизнь. Между тем другой пленник-первопроходец, отважный Гей Стокард, остался верен Богу своих отцов и героически принял смерть от индейского копья. Миссионер же торопливо прыгнул в лодку и отправился к русским поведать о Батисте, в чьей стране не было Бога. Как видим, древняя притча о Савле, преобразившемся в апостола Павла, повторяется в ледяной стране с некоторыми «поправками». Она философски значима, хотя и представлена сразу в двух разновидностях человеческих характеров белых людей, если не считать метиса — самого Батиста Красного. Такая перекличка с одним из библейских сюжетов не случайна: все это и острая ситуация, и своеобразная преамбула к циклу, как бы открывающая занавес и поднимающая читателя на весьма высокий философско-религиозный уровень осмысления происходящего.
В суровом Клондайке индеец Чарли Ситка, бывший много лет в услужении у белых пришельцев, рассказывает историю своей жизни. В его жилах течет кровь сивашей, но сердце у него белое, как у слушателей. Он проникся к белым сочувствием, понимая неизбежность конца каменного века и торжества новой цивилизации: «Еще будучи мальчиком, я узнал великую правду — я узнал, что наша земля отдана вам и что сивашам нечего думать о соперничестве с вами. Олени и медведи обречены на вымирание — та же участь ждет и нас. Узнав и поняв это, я вошел в ваши хижины и приблизился к вашим кострам и, как видите, вполне уподобился вам. На своем веку я видел очень многое, узнал многие странные вещи и, скитаясь по нашей стране, встречался и сталкивался с самыми различными людьми. Я смотрю на все точно так, как и вы. Я знаю людей и сужу о них опять же на ваш манер».
Чарли удалось поступить на правительственную службу — неким курьером для связи с командами застрявших в северных льдах судов. И когда ему понадобился помощник, он, не задумываясь, в одном из вигвамов купил себе жену по имени Пассук. Купил как полезную вещь — надо же кому-то кормить собак и помогать хозяину во время долгих переходов по реке. Это в обычаях северных индейцев, невысоко ценящих женскую привязанность и прочие женские чувства — даже любовь. Женщина у них не более чем товар. К тому же в сердце у Чарли, привыкшего за столько лет к обычаям белых, для нее не было места. Чувства тут, особенно женщин-сивашек, также ценятся невысоко. Чарли проникся этими представлениями и принял их как собственные жизненные ориентиры.
Но вот однажды ему предстояла трудная работа — добраться до Соленых Вод, то есть до моря — пройти семьсот миль на лыжах со скудным запасом продовольствия. К нему присоединился отчаянный путешественник, самолюбивый и хвастливый белый янки по прозвищу Длинный Джефф, питавший надежду, что, если эти посыльные погибнут, он в одиночку доберется до застрявших во льдах кораблей и исполнит поручение. Завидная самонадеянность!
Понятно, что его мужества хватило ненадолго. На Аляске хорошо известно, что первыми погибают люди, обросшие жирком. Только у бедной и низкорослой сивашки Пассук — ни капли лишнего жира, и она могла хорошо себя чувствовать не только в собачьих нартах. Когда ослабленные долгим переходом собаки истощились от перенапряжения, Пассук могла спокойно, не жалуясь на судьбу, преодолевать до тридцати миль в сутки на лыжах, протаптывая четвероногим путь, пробираться через ледяные торосы и снежные завалы, готовить мужчинам какую-то скудную пищу. Джефф вскоре стал обузой в походе, он ел больше других, а толку от него — никакого. Когда он упал на снег и сказал, что дальше не двинется с места и умрет тут, Пассук неожиданно приняла единственно верное по северным меркам решение, хотя и очень суровое, — пристрелила тунеядца из кольта, чтобы не расходовать на него пищу. Подвигом это назвать трудно. Но Пассук действовала на уровне коллективного племенного подсознания, когда часто во время голода покидают немощных стариков, обрекая их на мучительную смерть, и сбрасывают в море слабосильных детей — в них мог вселиться дьявол. Так же поступают и с «тунеядцами» в европейском понимании этого слова.