Морской змей и маленькая хлорелла

Смирнов Алексей Всеволодович

Но Степка уверяет, что сыпал поровну. Тогда, может быть, света не поровну. Может быть, у зеленой банки света больше?

— Какой черт больше? — кричит Степка, подходя к окну, на котором стоит зеленая банка, — тут даже меньше света: видишь рекламой часть окна загорожена.

А надо вам сказать, что внизу у нас мясной магазин. На вывеске магазина неоновыми трубками начертано «Мясо». Над вывеской, выше, как раз на уровне

моего окна, возвышается такой же красный неоновый бык. Вечером бык загорается ярким малиновым светом. Красный свет заливает всю комнату, хоть фотографией занимайся, и первое время я никак не мог из-за него уснуть. Потом привык. Так вот этот самый бык днем и загораживал часть окна. Поэтому зеленая банка получала меньше света.

Получалась чушь — чем меньше света, тем лучше росла хлорелла, а чем больше света, тем она росла хуже. Даже совсем не росла. А должно быть наоборот.

Но Степка недаром проездил лето. Кое-что он там все-таки узнал. Прибегает он ко мне назавтра и вид у него возбужденный.

— Помнишь, — говорит, — я тебе про анфельцию рассказывал? Что она не зеленая, а красная?

— Помню, конечно.

— А почему она красная?

— Потому что в глубину океана, где растет анфельция, проникают только синие лучи. А синие лучи можно усваивать только тем растениям, которые красные. Синий цвет противоположен красному.

— Пять, — рычит Степка, — молодец! Ну, а зеленым водорослям нужны какие лучи? Какие сквозь воду не проходят?

— Красные.

— А бык нам дает какие лучи?

— Какой бык? — не совсем понимаю я.

— Да твой бык, неоновый.

— Ах мой бык? Ну конечно, красные! — И тут до меня, наконец, доходит то, о чем толкует Степка. Красный свет неоновой вывески хлорелле даже нужнее, чем солнечный. Бык горит всю ночь и хлорелла растет без перерыва. Если бы не бык, мы не дождались бы и выбросили воду вместе с невидимой в ней хлореллой.

А вскоре приехал из Москвы пожилой ботаник и увез хлореллу. Мы, конечно, рассказали ему про неонового быка, и о том, как бык помог найти хлореллу.

— Да, хлореллу сразу не увидишь, — согласился ботаник, — хлорелла не ночесветка...

Ночесветка? Это еще что такое? О ней мы не слыхали.

— Тоже водоросль, — сказал москвич, — только особенная и на других не похожа. Я познакомился с ней во время войны и до сих пор не могу забыть ее огненный след...

Огненный след

Служил я тогда на Черном море. Гитлеровцы захватили часть побережья. Как-то раз поступили сведения, что их разведка намеревается проникнуть в наше расположение с моря. Меня назначили старшим и с группой бойцов отправили следить за морем — не появится ли вражеская лодка.

Ночь выдалась темная. Ничего в двух шагах не видно. Смотрим, слушаем, все спокойно. Только вдруг одному из бойцов показалось, что в море вспыхнул огонь.

— Кто-то спичкой чиркнул. — товарищ лейтенант, — шепчет мне боец,— я хорошо видел. Вот там, влево.

— Не могут они спички зажигать, — возражаю я, присматриваясь, — немцы тоже не дураки, чтобы в разведке со спичками баловаться.

—

Снова вспышка, — толкает меня боец, — смотрите, смотрите!

Я напрягаю зрение и, наконец, вижу, как далеко в море появляются и гаснут искры. Искры все ближе и ближе. Точно вынимают из морских глубин горящее белье, и с него стекают огненные капли.

Теперь уж различаются и контуры лодки. Это с весел стекает огненная вода и гаснет, но весла снова выхватывают из моря огонь, и он снова умирает в волнах. Зрелище захватывающее. Но у нас была своя задача, и любоваться не приходилось. Чуть только лодка коснулась берега, мы этих голубчиков и встретили.

Затем ботаник объяснил нам, что огненные искры с весел сыпались благодаря ночесветке. Эта маленькая водоросль днем в воде почти незаметна. Но ночью, если ударить, она вспыхивает и светится. Плывет рыбацкая лодка, и за нею огненный след. Гребут моряки веслами, и с них стекает огненная вода. Вытаскивают рыбаки сети, и сети горят огнем.

— Странно, что вы не знакомы с ночесветкой,— сказал нам на прощание ботаник, — о ней же еще Гончаров писал. «Фрегат Паллада», наверное, читали?

— Нет, — сознались мы, — даже не слышали...

— Это уж стыдно, молодые люди. Так вот Гончаров, путешествовавший в западной части Тихого океана, любовался по ночам скоплением ночесветок и писал так: «Вчера свет был так силен, что из под судна как будто вырывалось пламя, даже на парусах отражалось зарево, сзади кормы стелется огненная улица».

Носток, который спал сто лет

— Вот бы взглянуть на эту ночесветку, — говорит Степка московскому ботанику, — а ты тоже хорош, — обращается он ко мне, — был на Черном море и не посмотрел.

— Откуда же я знал, — огрызаюсь я, — что там ночесветки водятся? Я же не академик...

— Ладно, теперь уж не вернешь, — утихомиривается Степка, — чего там толковать...

Москвич, собравшийся уже уходить, останавливается и ставит чемодан на пол.

— Почему не вернешь? Можно вернуть!

— Ехать снова на Черное море?

— Зачем на море? Я вам пришлю ночесветку в конверте.

Он протягивает нам руку для прощания, а мы не знаем, шутит он или говорит серьезно.

Шутит? Какие могут быть шутки? Нет, он обязательно пришлет. Разве молодые люди не знают, что водоросли можно сушить, как и всякие другие растения? И делать гербарий!

Зачем сухая ночесветка? Но ее можно размочить, и она оживет. Ну и что, что другие растения не оживают? А водоросли оживают. Это же водоросли!

Когда за ботаником хлопнула дверь, я сказал:

— Здорово он нас с тобой разыграл!

— Почему разыграл? Он, может быть, правду сказал. Давай спросим у Желтого Портфеля.

Желтый Портфель подумал и сказал:

— Честно вам признаюсь, граждане, не занимался я этим вопросом. Но кое-что я вам подскажу, а там сами проверите.

Он повел нас в аудиторию, заставленную большими шкафами, где помещался гербарий. Открыв один из шкафов, он вытащил несколько запыленных папок. Видно было, что лет двадцать их никто не развязывал.