Моряк, которого разлюбило море
Шрифт:
Скакавшие на рельсах воробьи вплотную приблизились к их компании. Воробьям не кинули ни крошки — ребята гордились своим превосходящим обычных людей бессердечием.
Все они были детьми из «хороших семей», и их обеды отличались разнообразием, так что Нобору стыдился своих незамысловатых бутербродов. Мальчишки, кто в шортах, кто в джинсах, сидели на земле, по-турецки скрестив ноги. Тонкий кадык Главаря натужно двигался, пережевывая пищу.
Палило нещадно. Солнце светило уже прямо над складом, но их пока прикрывала тень короткого козырька.
Нобору торопливо жевал, за что его всегда ругала мать, и мысленно восстанавливал канву увиденной
— Мечтаешь за едой. Детская привычка, — язвительно усмехнулся Главарь, и Нобору, пойманный врасплох, не нашелся что ответить.
«Мы ведь тренируемся „ничего не чувствовать“, так что сердиться было бы глупо», — мысленно махнул он рукой. Вот и вчера — он уже научился ничему не удивляться в вопросах секса. Главарь изрядно постарался, тренируя в них способность не удивляться таким вещам. Раздобыл где-то и принес фотографии с разнообразными сексуальными позами и странными прелюдиями, подробно все рассказал и по-дружески объяснил, насколько это бесполезное и ерундовое занятие.
Подобные уроки в большинстве классов преподавали крепкие парни, опережавшие ровесников разве что в физическом развитии, но у интеллектуальной элиты в лице Главаря были иные методы. Главарь упирал на то, что их гениталии созданы для сношения с Галактикой. А окрепшие волоски, пустившие корни в недрах их белой кожи, призваны щекотать стыдливую звездную россыпь, когда они будут ее насиловать… Они обожали подобный священный бред и презирали изнывающих от сексуального любопытства тупых, грязных и жалких одноклассников.
— Когда поедим, — сказал Главарь, — пойдем ко мне домой. Все готово для нашего дела.
— А кошка есть?
— Сейчас начнем искать. Все начнется сейчас.
Главарь жил по соседству с Нобору, и ехать до его дома снова пришлось на электричке. Вообще-то им нравились подобные бессмысленные и утомительные поездки.
Родителей Главаря постоянно не было дома, и, когда бы к нему ни пришли гости, дом пустовал. Настоящий одиночка, в свои тринадцать лет Главарь прочел в доме все книги и заскучал. Он говорил, ему достаточно взглянуть на обложку любого тома, чтобы знать, о чем он.
Была особая ирония в том, что его теория подавляющей пустоты мира сформировалась именно в этом пустующем доме. Редко где, как здесь, можно было заходить в любую комнату, и повсюду царил холодный порядок. Если честно, Нобору даже в туалет здесь боялся ходить в одиночку. Пароходный гудок безжизненно перетекал из одной пустой комнаты в другую.
Иногда Главарь заводил их в отцовскую библиотеку и при свете красивых светильников из марокканской кожи, поболтав в чернильнице пером, писал и раздавал им повестку дня на почтовой бумаге с вензелями. Испорченные плотные листы европейской бумаги без сожаления комкались и летели в корзину для мусора. Как-то Нобору спросил:
— Тебя не ругают за такое?
Ответом ему была молчаливая ироническая усмешка.
Но больше всего они любили просторный амбар в пять цубо [13] на заднем дворе, куда можно было попасть незаметно
13
Цубо — японская единица площади, примерно 3,3 кв. м.
Взмокшие, они разделись догола и по очереди облились водой из раковины в углу амбара. Все это время один из них попеременно держал кошку. Мокрой голой грудью Нобору чувствовал звонкие удары теплого кошачьего сердца. Казалось, оно билось с радостью летнего солнца, сияющего за дверью амбара.
— Как будем убивать?
— Там есть бревно. Можно ударить об него и убить. Все просто. Третий, давай, — скомандовал Главарь.
Настал момент твердого и холодного, холоднее, чем Северный полюс, душевного испытания для Нобору. Только что он обливался водой, но снова вспотел. Словно утренний морской ветер, грудь пронзило намерение убить. Собственная грудная клетка сейчас показалась ему пустой сушилкой из металлических реек, высушившей горы белых рубашек. Рубашка надувается от ветра. В это мгновение он, наверно, уже убивает. Рубит нескончаемую цепь отвратительных общественных запретов.
Нобору схватил кошку за шею и поднял. Она безмолвно повисла в его пальцах.
Он вслушался, не возникнет ли в душе сострадание, но оно только помаячило на горизонте и пропало, и он успокоился. Так в окне скоростной электрички мгновенно блеснет и исчезнет окно одного из домов.
Главарь давно говорил, что такой поступок необходим для заполнения мировой пустоты. Видимо, пустота, невосполнимая ничем другим, заполнится убийством. Наверно, в их руках реальная власть над бытием.
Нобору что есть мочи тряхнул кошку и ударил ею о бревно. То, как взлетело, разрезав воздух, зажатое в пальцах теплое и мягкое тело, было по-настоящему великолепно. Пальцы все еще хранили ощущение пуха.
— Не умерла. Давай снова, — промолвил Главарь.
Со всех сторон в сумраке амбара сверкали пять пар неподвижных глаз.
Подобранное Нобору существо уже не было кошкой. Кончики пальцев налились блистательной силой, он уловил четкую траекторию и просто несколько раз ударил существом о бревно. Вот теперь он, похоже, замечательный мужчина. Во второй раз котенок коротко и глухо всхлипнул и, отскочив от бревна и мягко описав в воздухе дугу, затих на земляном полу. Разбрызганная по бревну кровь сделала мальчишек счастливыми.
Словно в глубокий колодец, Нобору заглянул в узкую щель смерти, куда летел труп кошки. Чем ближе надвигалась ее морда, тем больше он чувствовал исполненное смелости, хладнокровное безразличие. Изо рта и носа пестрого котенка лилась черно-красная кровь, язык конвульсивно прилип к нёбу.
— Эй, посторонитесь. Дальше я.
Главарь, успевший надеть резиновые перчатки, с блестящими ножницами в руках склонился над трупом кошки. Ножницы, полные холодного интеллектуального достоинства, прохладно сверкали в сумраке амбара среди старой мебели и журналов, и Нобору подумал, что вряд ли найдется более подходящее Главарю орудие убийства.