Моряк, которого разлюбило море
Шрифт:
Плоть, если приглядеться, была необычайно красивой и ароматной.
Черное кружевное платье поверх бордового белья, повязанное белым шифоновым поясом ручной работы, холодно мерцающее в полумраке белое лицо. Сквозь черное кружево кармин словно ржа разъедал окружающее пространство, с мягким очарованием сообщая, что перед ним женщина роскошная и изящная, какой до сих пор Рюдзи не встречал.
Каждое еле заметное движение вызывало колебание света ртутной лампы, и можно было почувствовать, как в складках белья, с быстротой калейдоскопа меняющего оттенки от бордового до пурпурного, внутри глубоких затемнений дышит другая складка. Ветерок, доносящий смесь аромата женских духов и близкой
Точеный нос, чувственные губы… Как игрок в го после долгого раздумья ставит наконец камень на доску, он черту за чертой выстраивал в туманном полумраке ее красивое лицо и любовался им.
Отчаянно холодный, распутный, спокойный взгляд. В этом взгляде полное безразличие к миру, и в нем же, стоить заглянуть поглубже, любовь до самоотречения… Этим взглядом Рюдзи грезил со вчерашнего дня, с того самого момента, как получил приглашение на ужин, этот взгляд лишил его сна.
И эти покатые плечи, береговой линией незаметно начинающиеся у шеи… Шелк спадал по ним, скользя.
«Когда я дотронусь до ее груди, — думал Рюдзи, — представляю, с какой тяжестью она ляжет мне в ладони. Я несу ответственность за всю ее плоть. Вся она исполнена мягкой ненавязчивой зависимости. Сладостное присутствие женщины заставляет меня трепетать. Словно ветер, выворачивающий наизнанку листья деревьев, мой трепет сообщится ей, и я увижу наконец, как она прикроет веками глаза».
Внезапно в голове возникло дурацкое воспоминание. Давний рассказ капитана о том, как однажды тот побывал в Венеции и был поражен, посетив во время прилива красивый маленький дворец. Мраморный пол первого этажа был полностью затоплен водой…
Он ненароком рассказал ей о нем. О маленьком затопленном красивом дворце.
— Расскажи еще что-нибудь, — попросила Фусако.
Рюдзи знал, что после этой фразы ему следует, ни слова не говоря, прикоснуться к ее губам. Одно касание, и вот уже движения их губ в каждом прикосновении наполнены множеством неуловимых ощущений сладкой нежности. Шершавые ладони Рюдзи наяву гладили еще совсем недавно грезившиеся ему плечи, касались шелка, кожи…
Приблизившиеся к нему длинные прямые ресницы напоминали сложенные крылья мотылька. Рюдзи думал о том, какое это сумасшедшее счастье. Такое счастье, что не знаешь, как быть. Он едва подумал о том, что подбирающееся к губам дыхание Фусако исходит из недр ее груди, как тут же жар и аромат ее вздоха поведали, что теперь оно поднимается из неизмеримых глубин ее тела. Куда жарче прежнего.
Они ощупывали друг друга, сталкивались в нетерпеливых неловких движениях, словно охваченный огнем зверь терся изнутри об их тела, требуя поскорее затушить огонь. Губы Фусако становились все более гладкими, и Рюдзи подумал, что теперь можно и умереть. Только когда он прикоснулся к ней прохладным кончиком носа, он наконец вспомнил, каково это быть отдельным существом с собственной плотью…
— Что, если сегодня тебе остаться у меня? Вон мой дом.
Рюдзи не помнил, сколько времени прошло, прежде чем Фусако указала на шиферную крышу, возвышавшуюся за дальней рощицей.
Они поднялись и оглянулись по сторонам. Рюдзи небрежно нахлобучил морскую фуражку, обнял женщину за плечи. В парке было безлюдно. То красный, то зеленый луч Морской Башни [11] вращался по кругу, скользя высоко в небе. Под маяком угадывались пустые каменные скамейки на площади, фонтанчики, клумбы и белые каменные мосты.
Он привычно взглянул на циферблат наручных часов. В тусклом свете уличных фонарей
11
Морская Башня (Marine Tower) — 106-метровая решетчатая башня в районе Нака-ку, г. Иокогама, служит самым высоким маяком в мире; построена в 1961 г., обзорная площадка на высоте 100 м. с видом на Фудзияму.
Полуденный зной становился нестерпимым. Солнце катилось на запад, жгло затылок.
Рюдзи переоделся в каюте и вышел в рубашке с короткими рукавами и без фуражки. Первый помощник на двое суток освободил его от вахты, поставил вместо него третьего, взамен Рюдзи обещал подменить его в ближайшем порту. По просьбе Фусако он захватил с собой гражданский пиджак и галстук, но рубашка уже промокла от пота.
Он взглянул на часы. Было только четыре. До свидания еще два часа. Они условились встретиться в кафе на Мотомати-дори. Фусако говорила, там есть цветной телевизор. Только вряд ли в это время суток наберется программ на пару часов. Рюдзи направился к парапету, окинул взглядом порт. За время, что он стоял здесь, тени треугольных складских крыш заметно вытянулись в сторону насыпного мола. В клубную гавань вернулось несколько белых яхт.
Облака над морем не обещали внезапного ливня, но послеполуденные лучи отчетливо высвечивали их мокрую, готовую пролиться дождем подкладку.
Решившись, Рюдзи спустился к фонтанчику в углу площади и совсем как в детстве, зажав струю пальцем, веером пустил воду на поникшие от жары головки георгинов, аптечной ромашки и канн [12] . Листочки дрогнули, в воздухе повисла крошечная радуга, соцветия откинулись назад под напором воды.
Не боясь намочить рубашку, Рюдзи снова зажал струю, на этот раз с обратной стороны, играя с летящими на лицо, волосы, шею брызгами. С шеи вода стекла на грудь и живот, мокрая ткань дарила телу неописуемую прохладу. По-собачьи крупно отряхиваясь, Рюдзи разбрызгал вокруг воду, а потом, как был, в пестреющей мокрыми пятнами рубашке, подхватил пиджак и направился к выходу. Все равно, пока он дойдет до кафе, все высохнет.
12
Канна — многолетнее травянистое растение семейства канновых с крупными яркими оранжевыми, желтыми или красными цветками.
Он вышел из парка. Недвижно стоящие в ряд дома под надежными крышами, обнесенные заборами, вызывали странное чувство. Сухопутная жизнь по-прежнему казалась Рюдзи чудовищно нереальной. Даже начищенные кастрюли, мелькнувшие в открытой кухонной двери, были какими-то бутафорскими… Так и его страсть — чем больше в ней было плотского желания, тем сильнее пугала она его своей отвлеченностью. В ежесекундно меняющихся воспоминаниях поблескивала лишь самая суть, словно соль, выкристаллизовавшаяся на поверхности под палящим летним солнцем.
«Наверно, этой ночью я вновь буду спать с Фусако. Наверно, в эту последнюю ночь мы не сомкнем глаз. Завтра вечером отплываем. Наверно, после двух этих ночей я сам превращусь в свое собственное воспоминание».
Жара не клонила его в сон, напротив, даже сейчас некоторые мысли заставляли его мгновенно закипать страстью. Задумавшись, он едва успел увернуться от взобравшегося на холм большого автомобиля.
В этот момент со сбегавшей с холма тропинки выскочила стайка мальчишек. Один из них при виде Рюдзи застыл как вкопанный. Это был Нобору.